Что она была великолепна.

И что сердце мое закричало в груди, а червь завязал внутренности в жестокий узел желания, восторга и страха.

Да, благородный читатель: мы встретились при особенных обстоятельствах.

Абстаятильства были асобеными.

В ноч шторма, – писала она, – када он меня обнял, я не знала, ЧТО он или КТО он. И тока на следущий день, иличериз адин, када пришол Хиггинс и зажох малинькую свечьку, я увидала эта Саздание первый рас.

Познакомься с ДЖЭНТЕЛЬМЕНАМ, гаваршп Хиггинс. И смееца.

Вспомнити, Пастор Фелпс, что па книгам я не училась и в НАУКАХ не разбераюсь, и в то время ничево не знала а ВАЗЗРЕНИЯХ МИСТЭРА ДАРВИННА.

Я лишь знала адно, мне черизвычайна НЕ ВИЗЁТ в ЛЮБОВИ.

У меня все еще голова шла кругом от зрелища великолепной дамы в корсете – что это, реальность или видение моего больного рассудка, я не знал, – когда дверь дома на Мадагаскар-стрит, 14, резко отворилась, и я лицом к лицу столкнулся с раздраженным худощавым мужчиной с седой бородой, чей рот словно ощетинился булавками. В правой руке он сжимал копыто.

– Доктор Скрэби? – пробормотал я.

– Да? – Он с отвращением выплюнул булавки в руку; взгляд его остановился на мне, неприятно обжигая. Рубашку под сюртуком доктора покрывали какие-то пятна – то ли кошениль,[131]то ли кровь. На рукаве зияла дыра. – Ну, молодой человек? Что вам?

– Мне можно войти, сэр?

– Зачем? – рявкнул он. – Я занят. Излагайте дело по существу сэр, или проваливайте.

Сердце мое безумно заколотилось под ребрами. Я должен настоять, думал я. Я зашел слишком далеко. Я это начал – я и закончу. Граф Пото играл в лото. Карл у Клары украл… Аксельхонч. Фибз-Уош. Блэггерфилд.

– Ну?

– Я хотел бы попросить вас, сэр… – начал я, пытаясь войти в дверь. Но доктор загородил мне дорогу.

– Да?

– … По сути дела, я хотел бы обратиться к вам… – (Мужайся, Тобиас!)

– Да? – Теперь он глядел на меня сердито.

– Вернее, я хотел бы потребовать, чтобы вы, сэр… – (Есть!)

– Что, черт возьми?

– Смиренно, сэр…

– Что? Говорите, приятель! – В голосе его громыхали раскаты.

Еще три слова. Вытащи этот чертополох, Тобиас, и докажи, что ты мужчина!

– Осмотрели мое тело. Сэр.

Молчание. Он смотрел на меня как на полоумного.

– Я не врач, дьявол вас побери, – наконец выплюнул он. – Я таксидермист. Я набиваю чучела животных. Тот, кто послал вас сюда, – идиот. А теперь проваливайте.

– Прошу вас, сэр. Пожалуйста! – Я все-таки втиснулся в дверь и полез в карман. – Только вы можете дать мне ответ.

– Я сказал НЕТ! – закричал он. – Убирайтесь к черту! Я сейчас набиваю… – Он замолк.

Я направил на него револьвер. Рука дрожала. Доктор Скрэби замер.

Я слышал, как тонко и отчаянно звучит мой голос. Словно жестяной свисток. Я сказал:

– Вы сделаете это, сэр, или я прострелю голову вам, а потом и себе!

Да: наконец-то мужчина!

Ни один из пластиковых макетов или голограмм приматов ни капли не напоминали мою вешалку. Впрочем, в Музее имелся интерактивный CD-ROM. Я включил прокрутку, уже ощущая, что мой поход – пустая трата времени. Я перерыл все свои старые книги по ветеринарии и даже позвонил другу, который специализировался на приматах. Он ни разу не слышал про мартышку-джентльмена, а когда я описал мою вешалку, сказал, что пас. На экране повторялась все та же фигня, на которую я натыкался в виртуальной библиотеке из Тандер-Спита: насколько прочие приматы отличаются от человекоподобных обезьян в таких ключевых моментах, как структура ДНК, размер черепа, строение зубов и скелета и, в частности, хвост. Из этих правил существует всего три исключения: антропоид Китченера, у которого присутствуют валики у основания коренных зубов, что относит его также к семейству мартышкообразных; йеменский бабуин, череп которого больше соответствует окаменелым останкам неандертальцев, нежели антропоидам как таковым; и вымерший человекообразный примат Могадора.

Могадор? Что-то знакомое. Кажется, о нем упоминал в трактате доктор Скрэби?

– Господи, – выдыхает доктор Скрэби через минуту после того, как Тобиас Фелпс застенчиво разоблачается. Быстрого взгляда на анатомию молодого человека хватило бы любому зоологу, чтобы понять – им попалось нечто примечательное. Доктор Скрэби скользит взором знатока по существу перед ним, и у него перехватывает дыхание. – Потрясающе, – бормочет он.

Похожие на руки ступни.

Обилие на теле оранжевых волос, усыпанных звериными блохами.

Поврежденный копчик.

– И еще вот это, – добавляет Тобиас Фелпс, указывая на склянку.

Скрэби разглядывает ее содержимое, и вскоре пульс его бешено учащается.

– Я первый, кто?… – спрашивает он юношу безумным шепотом.

– Не считая доктора Лысухинга в моем детстве. И моей матушки, но она мертва. – Тобиас на мгновенье замолкает, а затем признается: – Я крайне редко раздеваюсь донага, сэр. Даже, когда один. – Скрэби поднимает брови. – Знаете, мое воспитание, – грустно шепчет Фелпс. – Мои родители… порицали наготу.

Сердце доктора проделывает сложное сальто.

– Да, – изрекает он, прочистив горло. – Я все понимаю. А теперь лягте, пожалуйста, – приказывает он молодому человеку. В голове вертится фраза «на блюдечке». Тобиас же, со своей стороны, конечно же, замечает, насколько кардинально изменилось отношение таксидермиста, превратившись во внезапный необычайный интерес. – А теперь, – объявляет Скрэби, выдавливая улыбку, – мой дорогой юноша, я должен изучить вас подробнее.

Я набрал «примат Могадора» и подождал дальнейшей информации. Пока компьютер осуществлял поиск, я огляделся: школьники текли по лестнице, словно жидкое тесто с антигравитацией. Весь зал отзывался эхом. Мне здесь не нравилось. Мурашки по коже.

И тут раздался сдавленный писк, и на экране появился текст: розовый на желтом фоне, под навязчивый ритм техно. Я посмотрел.

Человекообразный примат Могадора: также известен – ошибочно, из-за наличия хвоста, – как мартышка-джентльмен.

Господи боже. И это еще не все.

Я принялся читать, и вскоре меня уже подташнивало от возбуждении.

Карл у Клары украл кораллы, повторял я про себя, когда доктор Скрэби извлек маленькую рулетку и измерил по окружности мой череп. Собирала Маргарита маргаритки на горе, думал я, когда он светил фонариком мне в глаз. Затторшахты, затторлегких, перебирал я, когда он заглянул мне сначала в одно ухо, потом в другое. Заттортруб. Сухощавый Заттортруб. Я увидел его лицо и гримасу отвращения, когда он протягивал мне склянку. И другие лица тоже: Малви, и Оводдсов, и Ядров, и Биттсов. Жена Томми Болоттса – из Биттсов. Джесси, которая обзывала меня дубиной. И живот Джесси, круглый, с ребенком внутри.