Я поглядел на копии сертификатов акций, мысленно заставляя их развеяться в воздухе или стать чем-то другим.

– Приехал один человек и попросил меня подписать эти бумаги, я их подписал и…

– У тебя три миллиона акций? Три миллиона?

– Понимаю, понимаю, это уйма акций, и это моя подпись, и моя фамилия вот тут и вот тут…

Подняв револьвер, он ткнул им в мою сторону.

– Ты один из них! Ты наживаешься на нашей беде и приехал сюда сделать еще больше денег, и…

– Георгий!

Вскочив, Эллен перегнулась через стол, сжав его толстый локоть, будто чтобы удержать равновесие. Он поднял на нее взгляд и, медленно кивнув, сказал:

– Только пугаю.

– Думаю, мистер Бассет уже напуган, Георгий. Очень напуган.

Я начал снова просматривать бумаги, выискивая хоть что-нибудь, что доказало бы их поддельность, хотя уже осознал, что они подлинные. Судя по качеству печати – факсы. Я посмотрел на колонтитулы, ища указаний на то, кто и когда их послал, но там были только сплошные нули. Или машина была новой, или ее перегрузили. Положив документы на стол, я вытер вспотевшие ладони о брюки. Мне пришло в голову, что в разговоре со здоровяком, у которого плохие зубы и револьвер, наилучшей стратегией будет сдаться на его милость.

– Георгий, я повинен в глупости. Я не посмотрел, что подписываю, хотя следовало бы, поэтому мне очень, очень жаль, но тогда я еще не знал, что буду приносить вам извинения, и никто…

– Твои извинения ничего не стоят.

– Мне вполне понятно, как могло создаться такое впечатление. Но может быть… – Я поспешно перебирал в уме варианты: – Что, если нас обоих обманули? Может, кто-то пытается саботировать нашу встречу. Разве это так уж невероятно? – Я ощупью искал выход из ситуации, пытаясь погрести улики против меня под грудой слов.

– Кто? Кто этот человек?

– Не знаю. Может быть, если вы скажете, откуда у вас эти документы…

Он уставился на меня в упор, чем вынудил меня тут же отвести взгляд.

– Эллен, это вы дали ему…

– Вы же знаете, что я не могу открывать моих источников.

– Это заговор, Эллен. Мне ничего не известно. Я даже не знал, что мне принадлежит больше, чем одна акция, на которой я расписался сегодня утром.

– Вы не знали, что вам принадлежит три миллиона акций «Кавказ-Нефтегазодобыча»?

– Господи, Эллен, и вы туда же! Просто скажите, откуда у вас эти бумаги, и…

Встав, Георгий заставил меня умолкнуть, его деревянный стул скрипнул от облегчения.

– Хватит! – Он заткнул револьвер за ремень полотняных штанов. – Посмотрим, насколько твои богатые друзья хотят получить тебя назад.

За спиной я услышал возмущенное бормотание заложников и ни в чем не мог их винить. Даже мне было ясно, как это выглядит со стороны. Это был не лучший мой час. С каждой минутой я производил все менее и менее внушительное впечатление. Георгий направился к двери, и Эллен вскочила пойти за ним следом. Проходя мимо моего стула, она на секунду остановилась.

– Простите, Марк, я просто делаю свою работу.

– Как скажете.

Она пошла за Георгием, и я повернулся со стулом посмотреть им вслед. У двери Георгий остановился.

– Извини. Ты тоже.

– Что? – взвизгнула она.

– Ты тоже останешься. Так надо.

– Мы же договорились, Георгий. Мы же договорились, мать твою. Мы же договорились, догово…

Он пожал плечами, точно говоря: «Такова жизнь. День следует за ночью. Река спешит к морю. У меня за поясом пистолет. Ты останешься здесь».

Теперь мужчины, ждавшие в грузовиках, внесли в сарай одеяла и стальные коробы со знаком красного креста. Еще они принесли десяток штормовых фонарей. Сложив свою ношу посреди сарая, они вернулись к грузовикам, оставив Георгия одного.

– Потерпите еще немного, друзья мои.

С этими словами он запер за собой дверь. Мы слушали, как хлопают дверцы грузовиков, как кашляют дизельные моторы, и сидели молча, а шум удалялся, пока наконец его не заглушили деревья. Я опять взял со стола бумаги, надеясь, что их содержимое изменилось, но оно осталось прежним. Когда я снова поднял глаза, то увидел, что все в сарае не отрываясь смотрят на меня.

Я сказал:

– Извините?

Они покачали головами и отвернулись.

Все было бы много проще, если бы заложники так явно не симпатизировали своим похитителям. Они тоже считали, что «Кавказ-Нефтегазодобыча» – безобразное лицо безобразного бизнеса, и большую часть своего пленения проводили, уча детей и леча стариков в изолированных абхазских поселках северных предгорий. Они хотели вернуться домой, но были готовы подождать заключения благоприятной сделки. Мой вклад этой сделке явно не способствовал. Они избегали со мной разговаривать, а вместо этого занялись развешиванием фонарей и устройством спальных мест на тот неизвестный период времени, который еще проведут в грязном сарае, в сырой глуши, в пятистах милях от ближайшего приличного ресторана.

Эллен снизошла до разговора, но совсем не того, какой мне бы хотелось вести.

– Вы недотепа, Бассет.

– Не я же отдал ему документы.

– Не я же купила три миллиона акций.

– Меня подставили, Эллен. Как вы не понимаете? Подставили. Я не знал, что владею этими акциями. Знай я…

– Да? Значит, кому-то нужно, чтобы вас взяли в заложники?

– Да. Нет. Я хочу сказать, не знаю. Я…

– Вы недотепа, Бассет.

Разумеется, я попробовал позвонить. Часами пытался, но в ответ слышал только длинное объявление на шести различных языках, из которого понял, что никто не берет трубку, и которое предлагало оставить сообщение на автоответчике. Я оставил сообщение, потом второе и третье, каждое следующее отчаяннее предыдущего. Я попытался дозвониться до Люка. Попытался дозвониться до матери. Даже до Линн. Но всякий раз натыкался на автоответчик или звонок не проходил, потому что я ошибался, набирая длинные международные коды. Когда я позвонил Дженни в Женеву, мне ответила голосовая почта, и я получил лишь сообщение, которое всего несколько дней назад казалось таким утешительным. Теперь ее спокойный размеренный тон привел меня в ярость, ведь говорила женщина, которой не было дела до моих затруднений. Наконец я сдался, боясь посадить батарейку, ведь тогда никто не сможет со мной связаться.

Когда наступили сумерки и зажгли фонари, от которых по полу разлились озерца света, а углах древнего строения собрались кожистые черные тени, открыли ящики Красного Креста. Каждому выдали по небольшой, обернутой в целлофан упаковке размером с малоформатную книжку. На упаковке стояли опять-таки значок Красного Креста и надпись «Экстренный энергетический рацион». Я жадно вскрыл свою и тут же уронил на посыпанный соломой пол, а потом сел на корточки и закрыл глаза руками, чтобы спрятать ужас.