Стиф отрицательно помотал головой. Несправедливо обвинять его в том, что он принадлежит к одной из этих древних общин. Все это было так давно, что их историю по большей части забыли. Но до сих пор ненавидели. Стиф вспомнил, что его несчастный отец даже гордился – гордился! – когда его называли каким-то из этих имен.

– Это правда, – говорил отец, – мы немного Католики и Негры, Поляки, Итальянцы и Немцы. В нас есть понемногу от всех людей, которые испытывали на себе ненависть других. Мы заявляем об этом с гордостью!

Но Стиф не был горд. Он с сожалением думал о том, что отец совершенно безумен. О том, что безумен всякий, кто не хочет быть Классным Парнем.

Но Классные Ребята, кажется, готовы были принять решение. Стиф со страхом ожидал своей участи. Вот если бы они приняли их! Тогда они перестали бы быть Меньшинством. Стали бы, как все, ненавидящими собратьями, а не аутсайдерами. Стали бы частью целого.

– Эй, Пацан, – обратился к нему один из толпы. – Мы приняли решение. Правда, сброд?

– Ага, придурок, мы все уже порешали, – ответил кто-то. – Давай я скажу?

– Черта с два! Ты, вообще, кто? Диктор, что ли?

– Никакой я не Диктор, дери его, но ты мне рот не затыкай! Вонючий жиртрест!

– А ты лысый боров!

Стиф восхищенно внимал древним могущественным словам. Неужели и он когда-нибудь сможет высказываться с таким мастерством?

– Ты меня толкнул, ты, мерзкая жаба! – заорал один из них, обращаясь к кому-то сзади. И занес кулак, угрожая, но не смея ударить.

– Ах ты, сучий слизняк! – Человек сзади ответил ему такой же имитацией удара, предусмотрительно промахнувшись примерно на фут. Еще пятеро яростно замахали кулаками, меся воздух. Стиф знал, что никто из Классных Ребят никогда по-настоящему не ударит – из страха получить сдачи или заработать травму.

– Хрен с тобой, ты принят! – проорал ему человек, стоящий вне «побоища».

Стиф издал победный клич и даже подпрыгнул от радости. Вот и все дела – одно маленькое слово, и ты уже не противный аутсайдер, а ненавидимый и дружественный член команды. Теперь он – часть целого! Стиф двинулся вперед, чтобы занять полноправное место внутри стаи, среди потных Классных Ребят.

– Скорей иди сюда, – позвал он Веру. – Пока они не передумали!

– Постой-ка! – завопил один из Ребят. – Ты-то с нами, а вот она – нет!

– Как это? – Стиф остановился.

– Она – ни хрена не Классная. Сам, что ли, не видишь? Она даже не выругалась ни разу.

– Ну да, – подтвердил кто-то еще. – Спорнем, она и ненавидеть не умеет…

– Это ложь! – закричал Стиф, слезы жгли ему глаза. – Скажи им, Вера! Скажи, как сильно ты их ненавидишь. Скажи! Скажи, что ненавидишь меня!

Вера отвернулась. Стиф схватил ее за плечи:

– Ну же! Скажи им!

– Я… Я… Не могу я, Стиф. Я никого не ненавижу!

«Эта невероятная женская глупость, – подумал Стиф. – Все время, что мы провели вместе, я старался объяснить ей, как важна ненависть. Они должны ненавидеть, ненавидеть и ненавидеть! Как иначе попасть в братство Классных Ребят? И что она делает теперь?»

– И потом, мы тут вот о чем помозговали, – сказал один из Классных Ребят. – Если мы примем вас обоих, то у нас не будет Меньшинств. А это хреново, Братан!

– Меньшинства всегда были, куда ж без них!

– Короче, пусть она валит отсюда. По-любому, она Катлик.

– Черт меня дери, так и есть! Она Анаркист!

– Плутекрат!

– Хрек!

– Да, все они вместе взятые. Она – Меньшинство. Пошли отсюдова с нами, Пацан.

Стиф смотрел на Классных Ребят – глумливую стаю, непрерывно изрыгающую ругань. Ему так хотелось пойти с ними, перестать быть одиночкой… Но рядом стояла Вера, отвернув в сторону свое бледное лицо.

– Докажи им, Вера, – взмолился он. – Выругайся, прокляни их! Обзови меня свиньей! Докажи, что ты – из Классных Ребят!

– Я не могу, – ответила она и заплакала.

– Но ты должна!

Внезапно она повернулась к нему и выпрямилась. Вытерла слезы ладонью и посмотрела ему прямо в глаза:

– Ты. Не. Прав. – Она произнесла эти слова раздельно и четко. Потом повернулась и зашагала прочь.

– Вера! – Стиф не знал, что делать. Он так долго ждал этого момента – быть принятым. Он мог бы стать одним из Классных Ребят, но…

Вера уходила.

– Забудь ты эту сучку, – посоветовал ему один, ухмыляясь.

– Она – Хрек. Брось ее, Братан, – добавил другой.

– Она не Хрек, – мотнул головой Стиф.

– Да что с тобой, гнида? – спросил один из его новых собратьев. – Ты что, не ненавидишь ее?

– А придется ненавидеть! Она – Меньшинство!

Стиф замешкался на пару секунд – и побежал за Верой.

У него за спиной Классные Ребята вопили и улюлюкали. Замахивались руками, но не решались ударить.

– Куда ты? – выдохнул Стиф, догнав ее наконец.

– Искать других.

– Но… ты же не знаешь, где они.

– Я их найду.

Он дошагал рядом с нею до лодки.

– Почему бы не отправиться обратно на остров? – спросил Стиф, оглядываясь через плечо на Классных Ребят.

– Мы никогда не вернемся обратно, – ответила Вера.

«Мы». Она сказала – «мы». Откуда она знала, что он, Стиф, собирается пойти с ней?

– Ну а как же книги? Книги с древними проклятиями?

– Они нам больше не нужны, Стиф, – ответила Вера.

Стиф помог ей столкнуть лодку обратно в воду, забрался внутрь следом за ней и грустно покачал головой, глядя назад, на берег Йоука. Все уже почти свершилось! Но теперь его шансы стать частью целого полностью улетучились, и ничего хорошего их не ждет впереди…

Хотя, глядя на решительное лицо Веры, он вдруг понял, что не уверен в этом.

Он больше уже ни в чем не был уверен.

За полвека политической деятельности Галактический Совет, можно сказать, уничтожил институт рабства. Эта победа тем более знаменательна, что законы, призванные искоренить рабовладельческий строй, принимали во внимание совершенно разные обычаи восьмисот двух независимых государств, входящих в состав Конфедерации.

С учетом этих обычаев положения «Закона о рабстве» основывались не на данных при рождении правах, а на более корректной доктрине относительного неравенства. То есть хозяевам еще следовало доказать оправданность порабощения той или иной расы. Совет же всегда находил основание даровать свободу даже самым отсталым народам.