— Стороны, — обратился ко всем нам Ковтун, — имеются ли у вас ещё ходатайства либо заявления?

— Да, Ваша честь. — встал со своего места прокурор. — В связи с вновь исследованными в суде доказательствами, считаю, что апелляционная жалоба стороны защиты подлежит удовлетворению частично: обвинительный приговор подлежит отмене, а дело направлению в районный суд для рассмотрения по существу.

— Сторона защиты, — председательствующий посмотрел на нас с Плотниковым, — ваше мнение? Судом ещё не разрешено ходатайство о проведении экспертизы.

— Ваша честь, учитывая изменившуюся позицию государственного обвинителя, а также тот факт, что отмена обвинительного приговора направлена на защиту интересов прав моего клиента, отзываю ранее заявленное ходатайство о проведении экспертизы, поддерживаю позицию прокурора, приговор следует отменить, дело направить на новое рассмотрение. — спокойно отчеканил Плотников.

— Адвокат Талызин? — решил поинтересоваться моим мнением судья.

— Ваша честь, я не готов сейчас выразить позицию по данному вопросу, мне необходимо обсудить её с моим коллегой и подзащитным. Прошу объявить перерыв минут на 15, к этому времени, уверен, наша позиция будет единой.

— Удовлетворить, перерыв 15 минут. — объявил председательствующий, после чего трое в мантии удалились, Сапун также покинул зал заседания.

— Итак, господа, — обратился я к Плотникову и Фёдорову (Кристина Фёдорова вышла вместе с прокурором), — судя по всему вы заключили сепаратный мир со стороной обвинения и, уверен, с судом. Сделали вы это за моей спиной. Хотелось бы узнать, что вас на это сподвигло.

— Сапун сам обратился ко мне с этим предложением. Я догадывался, что вы будете против, поэтому обсудил данный вопрос только со Степаном и его матерью.

— А последствия принятого решения вы разъяснили? — задал я вопрос Плотникову и. не дожидаясь ответа, тут же обратился к Фёдорову-младшему. — В отношении вас никто не вынесет оправдательный приговор, вы останетесь обвиняемым по делу, вас снова ждёт рассмотрение дела в суде. Это вы понимаете?

— Понимаю, — ответил мой клиент, отведя в сторону глаза, — но, по моему мнению, это наилучший выход из ситуации. Районный суд, учитывая новые доказательства, оправдает меня.

— Откуда такая уверенность? — с издевкой спросил я.

— А как же иначе? У них просто не будет выхода.

— И переубеждать вас бесполезно? Именно поэтому вы скрыли от меня свои договорённости?

— Да. — виновато ответил Фёдоров. — вы слишком принципиальны. Я согласен с Владимиром Владимировичем, что необходимо пойти на компромисс. Мы же дожали прокурора, он уже сам боится оправдательного приговора.

— Ясно. — вздохнул я. — Ваша мать в курсе?

— Конечно. Она тоже согласна.

— Не ожидал я от вас, коллега, что вы смалодушничаете. — бросил я Плотникову. — Что ж, если вы всё решили, то у меня связаны руки, я связан позицией клиента, в этой части требования закона об адвокатуре не обойти. Осталось довести театральное представление до конца. Вы хоть договорились о том, чтобы вас отпустили на подписку о невыезде?

— Да, этот принципиальный вопрос я сразу же согласовал. — с высокомерием ответил мой коллега.

— Принципиальный? — я усмехнулся. — Принципиальным был один вопрос — оправдательный приговор в отношении нашего клиента. Всё остальное — уступки, которые, ещё неизвестно, к чему приведут.

Минут через пять, когда закончился перерыв, я подтвердил своё согласие с позицией Плотникова и Фёдорова, и после разрешение ещё некоторых процессуальных моментов, суд удалился в совещательную комнату. Все трое судей вернулись буквально секунд через тридцать (понятно, что у них уже все было готово, что утвердило меня в том, что инициатором сделки выступил не только Сапун, но и Ковтун) и быстренько огласили своё решение: приговор отменить, дело на новое рассмотрение, Фёдорову изменить меру пресечения на подписку о невыезде и надлежащем поведении, его отпустили прямо в зале суда. Так закончилось наше дело.

Когда радостный Фёдоров с весело болтающим Плотниковым удалились на улицу, а я направился вслед за ними, меня остановила Кристина Фёдорова.

— Вячеслав, не держи на нас зла за то, что за твоей спиной всё провернули. Это наилучший выход.

— Вас обманули, и ты Кристина должна это прекрасно понимать. Любая подписка о невыезде и новое предварительное следствие может вернуть Степана на скамью подсудимых.

— Я готова к этому. — она внимательно посмотрела мне в глаза. — Всё это получилось благодаря тебе. Я очень тебе признательна. Остаток денег поступит на твой счёт сегодня же. Плюс небольшой бонус. Ты это заслужил.

— Значит, я больше вам не нужен?

— Думаю, нет. Всё остальное я смогу сделать и без тебя, и без Плотникова.

— Будь осторожна. Всего доброго.

Когда я уходил, то чувствовал на себе её взгляд. Она единственная поняла то, что не смогли понять остальные.

Удачное (с точки зрения окружающих) разрешение дела, которое я бы записал себе в поражение, обязывало устроить небольшой сабантуй. Так как настроение у меня было паршивое, а участников событий, с которыми я хотел бы выпить, не было, то за коньяком мы сидели вдвоём с Самсоновым, в его доме, у камина. В итоге весёлая попойка (которой она по сути должна была быть) превратилась в спокойное обсуждение дела Фёдорова.

— Вячеслав, — начал Фёдор Петрович после того, как мы в течение получаса обсуждали мелкие дела и с удовлетворением подсчитали свои доходы, — чего ты такой мрачный? Всё разрешилось хорошо, клиент твой доволен, деньги мы получили. Что тебя не устраивает?

— Ошибаешься, всё только начинается.

— Не понял, — Самсонов внимательно на меня посмотрел. — Как так? Возвращение дела в районный суд, а потом в следствие — формальность. Фёдоров невиновен, дело в отношении него прекратят, всё закончится хорошо.

— Счастливый финал по этому делу был возможен только в одном случае — отмена обвинительного и вынесение оправдательного приговора. В таком случае, Степана не смогли бы судить ещё раз за одно и то же преступление. Сейчас же он в любой момент может вернуться на скамью подсудимых.

— Ну и что? Им не доказать, что Фёдоров-младший убил Костомарова. У него железное алиби. — Самсонов раздосадовано крякнул. — Кому я это говорю? Ты же сам всё знаешь!

— Не был бы в этом так уверен. При этом, — я внимательно посмотрел на него, — ты же знаешь, как работает наша правоохранительная система. Принцип мельницы ещё долго будет во главе угла.

— Что за принцип?

— Представь, — я сделал приличный глоток коньяка и откинулся в кресле, — стоит мельница, выполняет свою основную функцию — превращает зерно в муку. Это наша правоохранительная система. На мельнице работает рабочий, который принимает зерно и после высыпает на жернова. Обычно наша мельница работает только с рожью, а тут попадается мешок с пшеницей. Вроде бы, необходимо отложить его в сторону, а то и выкинуть, как брак, но рабочий (в нашем случае оперуполномоченный) по тем или иным причинам (не усмотрел, отнёсся к ошибке равнодушно, мало ли что) высыпает этот мешок. Что в итоге получается? Мука, вроде такая же, но другая. И это должен заметить следующий работник, который пересыпает полученную продукцию в мешки, чтобы подготовить для отправки на контроль качества (это наш следователь). Что же происходит? Он бракованную муку пропускает, потому что он уже слишком много её загрузил, ему всё равно. Система работает. Дальше браковщик (прокурор), который может просмотрит полученный товар, а может и нет. В итоге, всё поступает на пекарню, где приемщик либо сам пекарь (это уже суд) должны вроде бы увидеть несоответствие, увидеть, что мука пшеничная, а не ржаная. Но даже если они это обнаружат, то в лучшем случае не придадут этому значения либо, задумавшись на минуту, придут к очевидному выводу — потребитель ничего не отличит, так как ржаная мука в своей массе поглотит пшеничную. Вот так абсолютно невиновный человек смешивается с виновными. Обрати внимание, каждое из перечисленных лиц, всегда уверено, что тот, кто работал до него, сделал всё правильно. Так создаётся эффект (я бы сказал иллюзия) правильности работы. Эффект мельницы, трясина равнодушия.