— Господи! Наконец-то! — сказал Антон. — А то я уже начал волноваться.

Бывают такие ситуации... В старину о них писали: «комическое несоответствие», и, по теории, они должны смешить. Именно так: человек, разоривший не один десяток людей, преступник, разыскиваемый по нескольким статьям, в сумме дающим лет шестьдесят тюрьмы, муж женщины, которую повесили в собственной ванной, накачав предварительно наркотиками, парень, которого многие люди числят умершим, — он «уже начал волноваться»!

— И давно начал? — осипшим голосом спросила я.

— Не будем сейчас об этом! — строго сказал он. — Где Елена?

— А ты где?

— Слушай, ты наивная... наверное, добрая, да, добрая, но ты плохо знаешь жизнь... И я не обязан ни перед кем отчитываться. Я позвонил не для этого. Если Елена еще не отошла, то я не буду с ней говорить. Мне не нужны истерики, у меня много разных проблем... Нет, истерики мне не нужны. Тем более твои.

— Я и не собираюсь устраивать истерики.

— Ну, я неправильно выразился. Нравоучения, вот. Мораль. Мораль мне не надо читать, понимаешь? Ты наслушалась Елениных обвинений, я знаю. Что еще она может говорить обо мне? Только плохое! Вот имеет ли она для этого основания, это другой вопрос! Дом не продали, как я погляжу. Значит, все хорошо. Значит, мой расчет верный... Этот дом был нужен ей, ради нее содержался. Мне нужно совершенно другое... Это он выкупил его?

— Кто он?

— Ой, не надо делать твой обычный вид ничего не знающей дурочки! — (что и требовалось доказать: это был мой «обычный» вид в их глазах) — Возможно, ты и есть дурочка, но не в такой же степени, в самом деле? Ты работала с ее любовником в одной корпорации, кто он там у вас, шишка, да? Елена не пропадет, это я всегда знал! Так это он выкупил дом? Там большая сумма, конечно, но мне говорили, что он страшно богат...

— Нет, я бы не сказала. Он же обычный служащий...

— Ты это точно знаешь? — спросил Антон. По его голосу было понятно, что он не хочет знать правду. Он хочет думать, что Елена осталась при богатом любовнике. Что он, Антон, освободил ее. — Впрочем, что ты можешь знать! Тебе ничего не видно с твоего места. Там знаешь как воруют! У него, может быть, скромная зарплата, но ведь есть еще поборы с подчиненных, разные проверки, на которых зарабатываются основные деньги... Ты ничего не знаешь, даже не представляешь себе...

— Ты путаешь нашу корпорацию со своим банком.

— Не надо, я же просил! Все! Скажи себе честно: «Во мне говорит зависть. Я завидую Антону и Елене!» ...Где она?

— Она умерла, — сказала я. Честно, как он и хотел...

— Как умерла? — ошеломленно переспросил он.

— Покончила с собой. Повесилась. Нашла в сарае веревку и повесилась.

— Да ты что! — изумился он. — Вот дура! А чего?

— Чего?! — тут уже я изумилась. — Ты спрашиваешь о причинах? Может, у тебя есть какие-нибудь догадки? Не было ли у нее проблем в последнее время? Может, несчастная любовь? Ты близкий человек, ты должен знать.

— Истеричка... — сказал он. Непонятно было, к кому относились эти слова, ко мне или к ней. — То-то я дозвониться не могу!.. И давно?

— В день твоего исчезновения.

— Кошмар. Но это, конечно, не из-за меня. Ты понимаешь? А если и из-за меня: какой надо быть идиоткой, как надо любить деньги, чтобы повеситься из-за того, что муж залез в долги... Нашла веревку в сарае? Да, я покупал. В красном пакете. Мы с твоим Алеханом заехали как-то в магазинчик, он тоже себе взял... Слушай, а он передал ей письмо? Я ведь ему звоню, звоню.

— Давно звонишь?

— Да вот тоже, как устроился... Недели две. Я уже две недели их разыскиваю! И Елену, и мужа твоего... Тебе не звонил, я ведь знаю, какая ты вся из себя правильная. Начнешь нотации читать... Так где Алехан-то? Я ему сказал: как она успокоится, передай ей письмо. Ну, получается, он не успел.

— И что ты написал?

— Это личное. Но в общем... Что так сложились обстоятельства, что деньги я тратил на нее, так что и она должна нести какую-то ответственность... Мне надо было срочно скрыться. А бежать со мной — это не для Елены. Она дорогая женщина, ей проще найти нового любовника и сосать из него. А я уж как-нибудь...

— Судя по суммам, которые ты украл, не как-нибудь.

— А ты их считала, эти суммы?

— Микис считал.

— Этого говнюка я и знать не хочу! И его невротичную жену... Нет, повесилась! Ужас какой-то! И еще ведь будут говорить, что это я виноват!

— А тебе не все равно?

— Да по большому счету, все равно... Ты права. Каждому не объяснишь, как мы жили. Я покупал, она тратила. Красивая жена, красивый дом, мне было выгодно, ей было выгодно... Я вначале на одной сделке погорел. И вроде некрупная сумма, а вот видишь, как... Потом в долги влез, да не у тех занял. Вот в чем была моя основная ошибка... Эх, дурак! Они-то меня и прижали. То одно сделай, то другое... Они для этого и дают кредиты, чтоб ты потом подсел... Да ладно! Что прошлое вспоминать... Повесилась... А жалко, знаешь? Я уже давно ее не любил, но жалко. Слушай, как в «Саваофе» вашем, а? Насмотрелась, дурочка! Твоему Алехану морду бы набить за это.

(Вот он и нашел виновного...)

— А дом продают? — спросил Антон.

— Наверное. Все продают... И ты что же, оставил ее без денег?

— Да у нее богатый любовник! Она бы не пропала! В крайнем случае, когда бы все описали, она к нему бы ушла!

— Он ведь женат.

— Брось, что стоит такому богатому человеку купить ей квартиру! Он ей знаешь, какие подарки делал? Все ее последние обновки — это от него! — («Интересно, и стеклянное кольцо тоже? — подумала я.) — Да ведь и я ушел голым! Ничего не взял! — («Кроме денег, которые переводил все последние месяцы!») — Уехал с одним чемоданчиком. Мне надо было торопиться: проверка закончилась, этот сука Микис уже так на меня смотрел. У него уже слюна бежала! Ату! Догнал! Тоже, гад, все завидовал!

— Ты забрал только своих божков, — сказала я.

— Ну, это мои талисманы. Семейная реликвия! Вот они, тут стоят.

— Там тепло, где они стоят?

— А это не твое дело. Снег идет, понятно?

— Понятно... А кто такой Раста?

— Раста?

— Третий из твоих божков.

— Раста... Лучше тебе не знать, кто это.

— Тот, кто дает кредиты?

— Лучше тебе не знать, кто это, — повторил он. И положил трубку.

В доме вольно расположились сумерки. Из-за приоткрытой двери в ванную струился голубоватый свет. Это текли и текли блики от воды в бассейне. Словно зачарованная, я встала и пошла на их потустороннее свечение.

Я знала, что за дверью окажется скульптура, и даже говорила себе: «Не пугайся. Первое, что ты увидишь — будет белое лицо», но когда она глянула на меня своими слепыми глазами, я чуть не упала в обморок от страха. Сердце бешено забилось.