Такая обыденность, такая нормальность — квартира, как у любого алейо, как у любого неверящего.

Взгляд Шенды перескочил на алтари и часовенки, земные обиталища небесных богов ориша и духов загробной жизни эггун. Покрытые и задрапированные разноцветными тканями, уставленные статуэтками, картинками, вазами, горшками и принадлежностями жертвенных ритуалов. Обложенные приношениями в виде живых цветов, игрушек, сигар, рома и пищи.

Квартира Тити Яйя была casa de santo[41], храмом Сантерии, местом сотен и тысяч церемоний, ежедневных, еженедельных, ежемесячных, ежегодных обрядов, ритуалов искупления, вхождения духов в тело, испрашивания чуда и воздаяния, творения заклинаний и очищения от проклятий, убежище для страждущих и место собраний для Тити Яйя и ее сестер и братьев: женщин-лайоха и мужчин-бабалаво.

Все это подрастающая девочка по имени Шенда Мур воспринимала как должное. Она почти не задумывалась о священных странностях, которые часто происходили прямо у нее на глазах. Tambors, rogacion de cadeza, Pinaldos[42]. Все это было частью нового дома и новой уверенности в жизни, появившихся, когда ее взяла под крыло незамужняя тетушка.

И тем не менее Шенда почему-то так и не прониклась Верой, или Вера не сумела проникнуть в нее. Приблизительно в то время, когда от нее ожидали, что она всем сердцем примет Сантерию, она завела дружбу с чернокожими одноклассниками (соблазнительное наследие отца), и обычаи кубинской родни почти перестали ее интересовать: такие устаревшие, немодные.

Испытав убеждения племянницы и убедившись в ее упрямстве, Тити Яйя не стала ее принуждать. Лишь время от времени мягко напоминала, что дверь еще открыта.

Сантерия не проповедует, не занимается миссионерством.

К ла Иялоче приходишь, потому что нуждаешься в помощи ориша.

И теперь Шенда здесь.

Но, возможно, уже слишком поздно.

Тити Яйя нагнулась погладить Кенаря и прошептала что-то ему в ухо.

Пес завилял хвостом — точно маленький пропеллер завертелся. Потом сантера обратилась к Шенде:

— Посадите этого человека на стул. И развяжите его.

— Но, Тити, он же убийца!

— Здесь он не сможет причинить зла.

С помощью Турмена Шенда сделала, как велено. Попавший в западню убийца был покорнее, чем можно было бы ожидать.

— Твоя тетя… — прошептал Турмен. — Она что-то вроде колдуньи?

— Нет, не колдунья. Она жрица.

— О! Странное место. Но приятное. Знаешь… когда мы сюда приехали, у меня дико болела голова, но сейчас прошло.

— Так всегда бывает.

В другом конце комнаты Тити Яйя, теперь уже босая, не обращала на них внимания. Она совершала форибале: простерлась перед алтарем.

Алтарь был посвящен Бабалу-Айе.

Лай Бабуи, как окрестила его когда-то пятилетняя Шенда.

Святой Лазарь — вот какую гипсовую католическую оболочку выбрал себе ориша: облаченный в набедренную повязку, весь покрытый язвами бородатый нищий с клюкой и верным псом, который никогда от него не отходит.

Тити Яйя поднялась и, разрывая в клочья волокна с кожуры кокоса, окропляя священные камни, скрытые в цветастой супнице, распевая на языке йоруба, просила его о помощи.

Прервавшись, она повернулась к гостям:

— Мне нужен деречо.

Кошелек Шенда забыла в машине.

— Дай мне доллар, — попросила она Турмена.

Порывшись в карманах, Турмен протянул ей банкноту.

Шенда передала ла Иялоче, которая заткнула доллар в нишу за статуей.

Церемония была долгой и сложной. Пережитое начало сказываться на Шенде. Она поймала себя на том, что, несмотря на все ужасы и неразбериху эмоций, у нее слипаются глаза. Шенда бросила взгляд на Турмена Свона. Тот был сама сосредоточенность — как и бдительный Кенарь. Подручный «Мараплана» — «Изотерма» по-прежнему сидел неподвижно, глаза у него были закрыты, как ставни.

Внезапно Тити Яйя резко повернулась и оказалась совсем рядом с ними. Она как будто не двинулась с места, словно сама комната обернулась вокруг нее.

Но ее глазами смотрел Бабалу-Айе.

Обеими руками старуха схватила убийцу за пояс. Его тело дернулось, точно от удара током, веки резко поднялись.

Старуха (или, точнее, ориша в ней) подняла его так, будто он ничего не весил, и держала без видимых усилий.

Голос Бабалу-Айе походил на нутряной рык:

— Говори!

И убийца, назвавшись, изложил свою историю.

История Силокрафта Дурхфройде заняла много часов. Шенда и Турмен сидели, завороженные чудовищностью извечного всепроникающего зла, о котором говорилось в ней. Задолго до того, как Дурхфройде закончил, сквозь тюлевые занавески просочился рассвет. И все это время Бабалу-Айе держал его под потолком, будто куклу.

Когда наконец рассказ завершился, Бабалу-Айе бросил Дурхфройде назад на стул. Ориша покинул свою служительницу. Тити Яйя вернулась, но на позаимствованном богом теле сверхчеловеческие усилия как будто не сказались.

Шенда потерла слипающиеся глаза.

— Тити Яйя, что… что он такое?

— Эгунгун, пустая скорлупа. Он одержим мертвецом, духом человека, которым был когда-то.

— Зомби? — подал голос Турмен.

— Можно сказать и так.

— Что нам с ним делать? — спросил Турмен.

— Надлежащим заклинанием я могла бы положить конец его искусственной жизни… — предложила ла Иялоча.

Шенда же думала о колоссальных злодеяниях, сотворенных Дурхфройде и «Лигой Финеаса Гейджа». Она приняла решение.

— Нет. Разбуди его настолько, чтобы он осознал, что с ним сделали. Кое-что в его истории наводит на мысль, что он уже вспоминает. А потом… отправь его назад к хозяевам.

Тити Яйя коснулась запястья Шенды.

— Это пробудит могучие огромные неуправляемые силы, дочка. Ты стравливаешь двух ориша. Ты готова к последствиям?

Но ее воспитанница сама себе казалась пустой скорлупой. Жалость, раскаяние, страх, надежда, ненависть — все было пустыми, ни с чем не соотносимыми словами. Ее тело стало тонким, как лист бумаги. Усталость снедала ее изнутри.

— Я знаю только, что не хочу жить в мире, где возможно такое. Давай покончим с этим, если сумеем.

— Хорошо.

Тити Яйя ушла на кухню. До Шенды и Турмена доносились звуки открываемых бутылок и банок, пущенных в ход мисок, ложек и венчиков для взбивания.

Сантера вернулась с двумя пузырьками чуть различных по цвету мутных смесей: один был заткнут пробкой, другой открыт. Остро пахнущей жижей из открытого пузырька она помазала колени, локти и голову Дурхфройде, а остаток заставила энгугуна проглотить. Все это время она пела.