Мне запомнился и рассказ самого комроты Матвиенко, как его однажды подкараулил в засаде здоровенный фриц, зажал под мышку и потащил. Ухитрился Иван свою болтающуюся где-то внизу ногу вставить между ног фрицу Тот не ожидал такой «подножки», упал и на мгновение выпустил Ивана, а тот успел сапогом ему «врезать между глаз» и убежать. Много поучительного было в этих беседах и рассказах. Но, наверное, главной мыслью, главным содержанием таких бесед, были симоновские стихи: «За чужой спиной не сидят, из чужой винтовки не мстят».

А между тем немцы постепенно активизировали свою информационную войну против нас. Они постоянно забрасывали к нам и с самолетов, и специальными агитснарядами большое количество разных листовок. В них содержались призывы сдаваться. Они уже знали, что наш штрафбат именно здесь, подтверждалось тем, что буквально с первых дней они через громкоговорители, передавали обращения к нам, начинавшиеся с той песни «Мутти Вольга». В них они призывали штрафников, «банду Рокоссовского», «бросить своих командиров, сталинских энкавэдэшников» и перейти к ним, где им будет предоставлена возможность занять офицерские должности в вермахте в соответствии с их званиями или жить с офицерским питанием в фешенебельных гостиницах, как живут сейчас сдавшиеся сыновья Сталина и Молотова, «которые проклинают своих отцов». Масса листовок была о том, будто сыновья Сталина и Молотова уже сдались в плен, чему мы не верили.

Бросали и стандартные для всех фронтов листовки-пропуска в плен, так называемые «ШВЗ» — «Штык в землю». Надо сказать, что наш особист Глухов, да и некоторые политработники поначалу очень ревностно следили за тем, чтобы штрафники не подбирали и не прятали листовок (тем более — «пропусков ШВЗ»). Видимо, сомневались в стойкости бойцов, или был такой приказ. Но вскоре убедились, что эти листовки штрафники брезговали использовать даже на махорочные самокрутки, а пускали только по известной «нужде», и тогда поостыли в своем рвении.

Поскольку меня за рогачевский рейд, до моего ранения на мине, даже медалью не отметили, мне не раз приходила мысль, что меня «обошли» наградой. Может быть, думал я, потому, что мой отец в 1942 году, как я уже говорил, был репрессирован за нелестное высказывание в адрес руководства страны о неудачах на фронте в начале войны. А может, думалось, и потому, что один из моих старших братьев, Виктор, пропал без вести на фронте в конце 1942 года под Сталинградом. Не попал ли он в плен и не смалодушничал ли там? Хотя, зная его твердый характер, я в корне отвергал такую возможность, да и воспитаны мы были в неприятии плена как альтернативы смерти.

А если говорить дальше о немецких листовках, то были и такие, которые утверждали, будто есть приказ Сталина не награждать тех, кто еще не получил ранения. Чушь это, думал я. Ведь живым примером обратного был наш Ваня Янин, имевший уже несколько орденов и медалей, хотя ни разу не был ранен. В то же время командующий 70-й армией генерал Попов наградил меня орденом Красной Звезды, после того как я подорвался на мине. Ну, просто совпадение: вместо ожидаемого наказания за самовольное разминирование завала — награда «за решительность, инициативу и смелость по укреплению обороны, и за умелые боевые действия в боях за город Рогачев», как сказал мне при вручении ордена наш «Батя» Осипов. Так сказать — «по совокупности». Вообще чаще всего у нас награждали не за отдельные бои и боевые достижения или подвиги, а именно «по совокупности». Так счастливо для меня закончилась эта минная история.

Этот оборонительный период на левом фланге 1-го Белорусского фронта был насыщен и другими боевыми эпизодами. Были и события, которые прошли как-то мимо моей памяти, не задержавшись в ней, но почти все, что происходило здесь и в наступлении, отпечаталось в ней прочно. Впечатление «нечаянного отдыха» было, конечно, далеким от истинного смысла этих слов. Постоянные артналеты, интенсивные обстрелы приводили и тогда к серьезным потерям. Так, однажды во время артиллерийско-минометного налета крупная мина угодила в легкое перекрытие подбрустверного блиндажа, где размещался мой друг Петя Загуменников, командир взвода ПТР. Результат — трое убитых, двое раненых. А друг мой тоже чуть не погиб, отделавшись контузией, после которой он долго почти не слышал. Видимо, распознав по губам мой вопрос: «Почему не в медсанбате?» — ответил: «Так пройдет!» И прошло же! И такое случалось довольно часто, так что потери были и в обороне.

Как я уже говорил, немцы всяческими методами, в том числе и авиаразведкой, пытались раскрыть систему нашей обороны и определить изменения в ней, происшедшие за последнее время. Над нами повадилась нахально летать «рама». Так на фронте прозвали фашистский двухфюзеляжный разведывательный самолет-корректировщик «фокке-вульф». Один штрафник-пулеметчик приспособил колесо перевернутой телеги под вращающуюся турель ручного пулемета Дегтярева, и в очередной пролет на низкой высоте этой «рамы» так удачно запустил в нее длинную очередь трассирующих, зажигательных и бронебойных пуль, что самолет «клюнул», резко стал снижаться и, едва перелетев через речку, упал и взорвался. Летчик даже не смог воспользоваться парашютом. Сколько было радости у нас! И не только потому, что «наша взяла»!

Радостно было в первую очередь штрафникам! Знали, что за сбитый самолет или подбитый танк надлежало награждение орденом Отечественной войны. Причем без тех условий, когда за боевые отличия награждали медалями или орденами, если подвиг бойца был выше по своему значению, чем основания для снятия с него вины. А для штрафника награждение орденом — это и освобождение от штрафбата без пролитой крови, без ранения, за подвиг!

К сожалению, вскрылись там и другого рода «подвиги» штрафников. Ежедневно, как уже упоминалось, фашисты совершали на нас мощные артналеты. Наша артиллерия на них, как правило, не отвечала. Была жесткая установка на максимальную экономию артбоеприпасов, да и патронов. Мы и раньше замечали особенность пресловутой немецкой аккуратности — совершать эти налеты в определенное время суток, почти каждый раз после 9 часов вечера. И хотя к этому времени все старались находиться, как правило, в окопах, вдруг стали появляться среди штрафников легко раненные осколками в мягкие ткани, как правило в ягодицы. Ну, а коль скоро штрафник ранен, пролил кровь — значит, искупил свою вину со всеми вытекающими отсюда последствиями. Число таких случаев здесь, в обороне, где время пребывания в штрафбате текло как-то медленнее, стало подозрительным. Особисту нашего батальона через других штрафников, презрительно относившихся к таким «хитрецам», удалось узнать технологию этих ранений.