«Говорят о близком созыве Земского собора или Государственной Думы» (27 мая 1905 г.).

«Из разных городов России сообщают о молебнах и восторге по поводу манифеста об учреждении Государственной Думы. В Петербурге особых проявлений не было» (9 января 1905 г.).

«Если в Государственную Думу войдет много представителей крестьянства, то возможно еще возвращение к самодержавному образу правления, за которое, несомненно, стоит наш простой народ» (23 октября 1905 г.).

Церемониал открытия Государственной думы вместе с бароном П. П. Корфом взялась сочинять императрица Александра Федоровна. Она хотела придать этому событию особую пышность и согласовать его с русскими обычаями. Долго не могла решить: в короне или в порфире[113]быть государю на открытии?

Константин Константинович вместе с братом Митей и шестерыми детьми отправился на открытие Думы. Думал, что увидит по пути толпы ликующего народа, но улицы Петербурга были пусты. На Дворцовой площади у Зимнего дворца стояли спешившиеся с коней кирасиры, сияя на солнце своими начищенными латами.

В покоях императрицы Александры Федоровны собралось все августейшее семейство: мужчины в парадных, расшитых золотом мундирах, увешанные российскими и иностранными орденами, женщины в атласных платьях с соболями, в жемчуге и алмазах.

По Николаевскому залу кучками бродили депутаты — кто в черном фраке, кто в пиджаке, кто в поддевке.

После долгого ожидания членов Государственного Совета и Государственной Думы пригласили в Георгиевский зал. Когда добились от них тишины, под стройное пение капеллы на обозрение выборным, призванным ограничить самодержавие, внесли императорские регалии: печать, меч, знамя, державу, скипетр и корону.

Следом шел Николай II, за ним попарно обе императрицы и великие князья. Шли в направлении, где под балдахином[114] из красного бархата стоял царский трон, на спинку которого была наброшена императорская порфира.

После молебна государю подали заранее подготовленную бумагу, и он обратился к думцам с речью, в которой выразил надежду, что они станут ему верными помощниками в работе на благо отечества, ибо он хочет передать наследнику благоустроенное и могущественное царство.

«Чем дальше он читал, тем сильнее овладевало мною волнение, слезы лились из глаз. Слова речи были так хороши, так правдивы и прозвучали так прекрасно, что ничего нельзя было бы добавить или убавить. В них было и величие, и вера в светлое будущее России, и любовь к народу, и желание видеть его счастливым» (26 апреля 1906 г.).

Первые же заседания Думы разочаровали Константина Константиновича:

«О, какое томление духа и сколько опасений за будущее возбуждает эта Дума! Не будет ли она терять время в пустозвонной болтовне крайнего направления, пренебрегая делом? Чего доброго ждать от так называемых «лучших людей», от якобы представителей народа, от деланной Государственной Думы, когда немедленно по ее открытии, когда был ею избран в председатели Муромцев и еще до его вступительной речи, по его приглашению взошел на кафедру мерзавец Петрункевич, потребовал от правительства амнистии всем находящимся в заключении политическим преступникам, и когда это требование не только принято единогласно, но и покрыто рукоплесканиями? Если бы Дума занялась вопросами благоустройства крестьянства и нуждами просвещения, можно было бы надеяться, что она будет делать дело. По началу уж видно, что этого не будет» (29 апреля 1906 г.).

Выборные первой Государственной Думы оказались в своем большинстве сборищем злобных и завистливых новоиспеченных политиков и дикарей. Часть из них в свободное от заседаний время митинговали на заводах, часть пьянствовали. Но полиция никого не трогала: думцы по статусу были неприкосновенны. Лить хозяйка одного трактира отхлестала пьяного депутата по роже и вышвырнула за дверь со словами: «Для меня ты, сволочь, прикосновенен!»

Неизбежность роспуска Думы сознавалась всеми.

«Ответ Думы на тронную речь — гадость. Дума — очаг революции» (5 мая 1906 г.).

«В Думе процветает та же революция и не слышно ни одного разумного слова» (31 мая 1906 г.).

«Люди положительного монархического направления ждут разгона Г. Думы, диктатуры, крутых мер, казней, насилия, террора в ответ на террор. Другие, и я к ним присоединяюсь, полагают, что Думу лучше не трогать и дать ей самой провалиться в общественном] мнении» (28 июня 1906 г.).

Указом 8 июля 1906 года Думу распустили. Были еще вторая, третья и четвертая Государственные Думы, но отношение к ним Константина Константиновича мало претерпело изменений. Когда очередных выборных разгоняли, великий князь, как истинный монархист, приветствовал это решение.

«Дума распущена… Итак — государственный переворот. Истинно русские люди могут вздохнуть свободнее» (3 июня 1907 г.).

Константин Константинович не видел никакого прока от деятельности депутатов. Иначе, по мнению великого князя, и быть не могло. Кто заправлял делами в Думе? Озлобленные интеллигенты, видевшие в детстве только драки и нищету, в юности — студенческую скамью и политические споры, дальше — работу ради прокорма семьи, долги, отсутствие продвижения по службе, революционные кружки, ссылки и тюрьмы.

Ничего общего в судьбе у них с великим князем не было. Они даже в Бога и то в подавляющем большинстве не верили. Вот разве что Отечество было общее. Но оно стало ареной борьбы, а не объединения русских людей.

От великосветской болтовни, революционных бурь и прочей суеты Константин Константинович прятался в перешедших ему по наследству величественных дворцах или приобретенном по случаю подмосковном имении. Любимым и привычным местом уединения был Павловский дворец и окружавший его великолепный парк.

* * *

В 1896 году по случаю столетия присвоения Павловску статуса города был устроен грандиозный праздник. С утра повсюду развевались флаги и окрестные жители устремились к великокняжеской Мариинской церкви, куда на молебен вместе с детьми прибыл Константин Константинович. Затем был парад, солдаты и офицеры расположенных в округе артиллерийских батарей прошли церемониальным маршем, а вечером во время гуляний устроили иллюминацию и фейерверки.