class="p1">Л е н и н. Здравствуйте, Вера Ивановна. Здравствуйте, Павел Борисович.

З а с у л и ч. Здравствуйте.

А к с е л ь р о д. Здравствуйте, Владимир Ильич! Проходите, прошу вас, проходите, садитесь.

Л е н и н. Не опоздал?

А к с е л ь р о д. Вы точны! Жорж… Георгий Валентинович сейчас выйдет, и мы продолжим.

Л е н и н (кивнув). Подождем.

А к с е л ь р о д. Признаться, Владимир Ильич, ваш приезд — праздник для нас. Какая возможность возрождения деятельности нашей группы!

Л е н и н. Мы в России тоже возлагаем большие надежды на наше совместное предприятие.

А к с е л ь р о д. Знаете ли, Жорж ожил, буквально ожил, хотя… Хотя пока вот мы еще и не можем никак договориться… Позвольте откровенный вопрос?

Л е н и н. Разумеется.

А к с е л ь р о д. Вы упорно настаиваете на том, чтобы «Искра» печаталась не здесь, в Женеве, а в Мюнхене, не только потому, что из Германии географически ближе к России?

Л е н и н. Не только.

А к с е л ь р о д. Вы откровенны. Значит, что же… Подальше от несговорчивых «стариков» — побольше независимости?

Л е н и н. Павел Борисович, разве идейное руководство предприятием не оставляется за вами с Плехановым?

А к с е л ь р о д. А практическое? Владимир Ильич, ведь редакторами по существу собираетесь быть вы с Мартовым и Потресовым? Вы ведь убеждены, что лучше, намного лучше, знаете конкретное положение дел в России?

Л е н и н. Вы сами отвечаете на свои вопросы, Павел Борисович.

З а с у л и ч (Ленину). Я прошу вас… Прошу! Умоляю, умоляю вас… Надо уступить!

Л е н и н. В чем же?

З а с у л и ч. Вам не понять сейчас Плеханова! Это предприятие с «Искрой» значит для него больше, куда больше, чем для любого из нас! Он опасается, я знаю, он просто боится, что мы уже не нужны никому там, в России! Эмиграция, эта эмиграция… И ведь мы действительно так рады вам, рады этой возможности возродиться! Да, да-да, Жорж не прав, в чем-то он, вероятно, и не прав, но его нужно знать, нужно его понять… Надо ему уступить! Прошу вас! Это — Плеханов. Это… Плеханов! Вспомните, вспомните же, вы восхищались его борьбой с ревизионистами, с Бернштейном, вы говорили мне об этом недавно, зимой, в Петербурге, когда мы встретились! Вспомните, вы сами, сами называли себя плехановцем!..

Входит  П л е х а н о в.

П л е х а н о в. Прошу извинить, господа. Врачебные предписания, все расписано по часам… Здравствуйте, Владимир Ильич.

Л е н и н. Здравствуйте, Георгий Валентинович.

П л е х а н о в. Еще раз прошу извинить.

Л е н и н. Не стоит столько об этом, Георгий Валентинович.

П л е х а н о в. Прошу садиться, господа…

Все рассаживаются.

(К Ленину.) Что Петербург?

Л е н и н. По-прежнему.

П л е х а н о в. Льет, поди? Август!

Л е н и н. Лето и в самом деле дождливое выдалось.

П л е х а н о в. Отвыкли мы тут… в теплых краях… Отвыкли, да… (Меняя тон.) Так Мюнхен или Женева?

Л е н и н. Мюнхен.

П л е х а н о в. Мюнхен?

Л е н и н. Да.

П л е х а н о в. Ну, Мюнхен так Мюнхен… Но без излишней полемики, без голосований в редакции по каждому вопросу?

Л е н и н. С голосованиями.

П л е х а н о в. По частным вопросам, не по основным.

Л е н и н. В этом случае разграничение частных и основных вопросов станет само по себе поводом для голосований.

П л е х а н о в. Голосование единомышленников… Непостижимо!

Л е н и н. Это необходимость.

П л е х а н о в. Да какая же?

Л е н и н. Скажем, чтобы исключить возможность чьего-либо чрезмерного влияния на дела.

П л е х а н о в. Чьего? Именно?

Л е н и н. Любого из нас. Если бы оно возникло в ущерб коллективной работе. Вы этого не допускаете?

П л е х а н о в (вне себя). Какая невыносимая подозрительность! Какое оскорбительное недоверие!.. (Осознавая затягивающееся молчание как отсутствие ожидаемой поддержки, смотрит на всех поочередно… и заключает неожиданно мягким, почти что дружеским тоном, обращаясь к Ленину.) Ну, голосовать так голосовать… Согласен. Я решил, господа, согласиться со всем тем, что мы тут обсуждали. Да.

З а с у л и ч. О, господи… Жорж!

А к с е л ь р о д. И прекрасно… (Ленину.) Не так ли?

Л е н и н. Я рад, Георгий Валентинович, очень рад. Теперь, наконец, мы можем перейти к конкретным делам, можем обсудить первый номер, так?

П л е х а н о в. Да, разумеется… (Встает, словно собираясь уйти.) Но — без меня.

А к с е л ь р о д. То есть? Почему?

П л е х а н о в. Да, я решил, что буду сотрудником, простым сотрудником. Не соредактором, и не редактором, уж конечно. Рядовым сотрудником. (Откланиваясь.) Я покину вас, господа…

Л е н и н. Это… невозможно!

П л е х а н о в (Ленину). Отчего же? Редакторы — вы, молодежь, я же, с вашего позволения…

Л е н и н (перебивая). Общерусская партийная газета, которую в России так ждут и где вы на вторых… На третьих ролях?

З а с у л и ч. Жорж! О чем вы?!

П л е х а н о в. Так будет лучше для всех.

Л е н и н. Это ни с чем не сообразно… Нет, это решительно ни с чем не сообразно! Вы должны быть соредактором, непременно должны!

П л е х а н о в (после паузы). Ну, если вы так считаете…

Л е н и н. Я убежден в этом.

П л е х а н о в (еще помедлив). Ну, если так… Что ж!.. Но вот еще эти голосования… С Мартовым и Потресовым нас шестеро. Неудобно.

Л е н и н. Чем же?

П л е х а н о в. Трое вас, с Мартовым и Потресовым, скажем так — молодых из России, и трое вот нас, «стариков». При голосовании будет неудобно. В некоторых случаях.

А к с е л ь р о д. Пожалуй!..

З а с у л и ч. Что же делать… А? Что же… (Ленину.) Пускай у Георгия Валентиновича будет в этих случаях два голоса!

А к с е л ь р о д (Ленину). А? Это… это будет правильно понято…

Л е н и н (глядя на Плеханова). В самом деле?

А к с е л ь р о д (Ленину). И это… это приемлемый… Кажется, единственный выход… А?

Л е н и н (все так же глядя на Плеханова). Ну, если это решает дело… Именно  э т о… Что ж!

П л е х а н о в (сразу же). Ну, два голоса так два… Редактором так редактором!

З а с у л и ч. Слава богу!

А к с е л ь р о д. Отлично. Отлично!.. (Ленину.) Я был уверен, мы обязательно договоримся!..

Л е н и н. Что же — к делу? Распределим отделы, наметим статьи первых номеров…

П л е х а н о в (прерывая). Да, разумеется… (Садится в центре, вынимает заготовленные листки бумаги.) Собственно говоря, я уже распределил отделы.

Л е н и н. То есть?

П л е х а н о в (продолжая). А вот что я наметил для первых номеров. Чем именно надлежит каждому из вас… из нас заняться…

Л е н и н (потрясен). То есть… как?

П л е х а н о в (не слушая). Тут у меня намечено для вас, Вера Ивановна… (Передает листок-записку Засулич.) Для тебя, Павел… (Передает другую записку Аксельроду.)

З а с у л и ч (углубившись в записку). Согласна… Я согласна…

П л е х а н о в (откладывая в сторону две записки). Это — Мартову… Потресову…

А к с е л ь р о д (читая свой листок). Ну, что же… Пожалуй!..

П л е х а н о в (с очередным листком-запиской, Ленину). Это — вам…

Л е н и н. Мне?

П л е х а н о в. Вас, Владимир Ильич, я буду просить для первого номера готовить следующий материал… (Настойчиво.) Прошу вас, прошу!.. (Кладет листок-записку на стол перед Лениным.) Прошу!..

Л е н и н  в своем кабинете в Кремле.

Л е н и н. Даже сейчас, столько лет спустя, больно и горько вспоминать… (С горечью.) Да, все это было простой ловушкой, рассчитанным шахматным ходом, западней для наивных «пижонов»… куда я и попался… Конечно! Соредакторство Плеханова оборачивалось его единоредакторством!.. Никогда, никогда в моей жизни я не относился ни к одному человеку с таким искренним уважением и почтением, благоговением, ни перед кем я не держал себя с таким «смирением»… И никогда не испытывал такого