Наташу? Кем она ему приходилась: «барышней» по объявлению, делившей с ним постель (ах, как она была хороша!), или близким человеком? И той, и другой, и еще всякой, вмещающей свет и печаль, радость и грусть, страсть и отчаяние, надежду и безнадежность. Потеряв, только и узнаешь настоящую цену всему, и чувству в первую очередь. Банальная мысль, но ведь и вся жизнь наша банальна, соткана, в сущности, из немногого, суть ее определяющего, где любовь стоит на первом месте, а если не на первом, то что-то в жизни этой неправильно устроено.

Как сны мои тебя зовут!

Они кричат беззвучным криком,

в своем отчаяньи великом

они мне сердце разорвут.

Надежды нет. Осталось мне

лишь одинокое сомненье,

души больной оцепененье

в холодной, белой тишине.

Возвращаться в Поконо и продолжать прерванную работу он не желает: процесс представляется самомучительством, выжиманием из себя бесполезных, бессмысленных слов. Он не в силах описывать то, что произошло, а выдумывать иной ход развития отношений героев вовсе кажется невозможным. Сочинительство придется отложить, решает он и звонит дочери.

Видятся они за последние месяцы пару раз: Костя заезжает накоротке в Эктон и Дина по делам в Нью-Йорк – обедают в «Самоваре», болтают о том о сем – и вся недолга. Нерегулярные телефонные звонки лишь фиксируют данность: живы-здоровы, заняты своими делами, ну и слава богу.

И вот сейчас в Косте пробуждается жгучая потребность немедленно видеть дочь, внука и зятя – семью, которая как бы сама по себе живет, а он сам по себе, обочь, и пути их, по сути, не пересекаются. Одиночество волчьей хваткой вцепилось в него после ухода жены и не отпускало долго, пока Маша не появилась. И снова он не находит места себе, мается или вдруг, внутри себя, беситься начинает, сходить с ума, бьется, ища выход, о прутья железной клетки, в его воображении существующей, но так зримо и ощутимо, будто и впрямь в клетку посажен, набивает невидимые, однако от этого не менее болезненные синяки и шишки.

Дина внешне спокойно, неэмоционально, как разумеющееся, воспринимает Костино желание погостить неделю. Он не чувствует с ее стороны особого энтузиазма, но и нежелания тоже не чувствует. Нормально: любимый отец в кои-то веки навестить собирается близких. Любимый… Насколько, до какой степени? Кто Дину знает…

Он добирается в Эктон к вечеру в пятницу, когда семья в сборе и думает не о работе и учебе, а о выходных. Дина пирог готовит с мясной начинкой, перловкой и грибами – свое фирменное блюдо; Глеб виснет на шее и требует показать, что дед купил в подарок (в наличии подарка внук нисколько не сомневается), – зная новое его увлечение, Костя купил футбольный мяч и детские адидасовские бутсы; Марио долго почтительно жмет руку и приглашает после ужина попариться в сауне.

Застолье получается замечательное: пьют вино из Тосканы, едят овощи, закуски и пирог, а на десерт мороженое.

Погуляв час в округе, по усаженным ясенями, дубами и американскими кленами улочкам, мимо двухэтажных, скучно похожих частных деревянных строений в викторианском стиле, с большими лужайками и цветниками перед входами, Костя вместе с Марио отправляется в сауну в бэйсменте[3] дома. После операции не злоупотребляет парилкой, хотя прежде практиковал такой способ расслабухи. Сейчас, однако, сидит в стоградусной жаре подолгу, выгоняет пот из набравшего лишние паунды тела, разогретый, выскакивает и плюхается в маленький бассейн с холодной водой, плещется с минуту и снова в жаровню, пока обильно на коже не проступают розоватые пятна открывшихся капилляров.

Марио ведет себя с ним подчеркнуто уважительно, даже чересчур, с нотками подобострастия, ранее за ним не замечаемого; Костя понять не может, откуда берется оно и почему. Постепенно доходит: наверное, так относятся к тем, чьему богатству завидуют и чьи деньги в конечном итоге могут перейти к заслужившим это. А заслужить можно по-разному, в том числе и таким отношением. Открытие, если, конечно, оно хотя бы отчасти верно, слегка коробит.

За поздним чаем, когда внук уже спит, делится Костя впечатлениями недавней поездки, сказав, что ездил к другу в Лондон и вместе потом путешествовали по Европе. О Наташе ни дочь, ни зять ничего не знают. Марио нравится рассказ о Квартале красных фонарей, смотрит широко раскрытыми простодушными оливковыми глазами, от Дины это, похоже, не укрывается. Костя вполне представляет его, домоседа и подкаблучника, в пожираемой похотью толпе, сумятящейся у витрины, за которой Наташа выделывает свои па.

– Будем в Амстердаме, обязательно посетим злачное место, – Дина нетерпеливо подводит итог Костиным воспоминаниям и выразительно смотрит на мужа. – Правда, Марио?

Тот вздрагивает, кидает на жену любвеобильный взгляд: конечно, дорогая, посетим…

Наутро Костя едет смотреть тренировку Глеба. На школьном, с травяным покрытием и разметкой для бейсбола и американского футбола, стадионе на Массачусетс-авеню небольшие ворота установлены с сеткой, две мальчишеские команды в разномастной форме с упоением гоняют мяч, отдавая дань увлечению, через которое проходят сверстники во всем мире, но в Америке далеко не все. Глеб в новых черных бутсах, дедом подаренных, похоже, у него единственного такая обувка, и он безмерно собой горд. Играет он на месте центрального защитника. Голенастый, с ненакачанными мускулами и мышцами ног, но довольно координированный, Глеб смело ввязывается в борьбу, не промахивается по мячу, делает довольно точные пасы, прыгает, покамест без навыка бьет головой, прерывая навесные передачи, падает, вскакивает и снова пытается прервать атаку…

В пору детства своего Костя иначе играл: гонял тряпичные и резиновые мячики во дворах на Чистоках, летом на даче, на 42-м километре по Казанке, на поляне меж сосняка, босой, в тапочках или не знающих сноса китайских кедах бил по легкому волейбольному мячу, страсти разгорались нешуточные – москвичи против местных, и только перед окончанием школы впервые попробовал, как летит пущенный с мыска, «щеточкой» или «пыром» настоящий кожаный мяч. Тогда и пришла к нему страсть, утраченная лишь на стыке 80–90-х, когда любимый «Спартак» и весь советский футбол начал разваливаться. А прежде… О, прежде Костя не вылезал со стадионов. Наивысшее наслаждение и беспредельное горе, мерцающая надежда и обидное разочарование, исторгающееся из груди ликующее «Гол!!!» и помертвение в глазах при виде мяча, бьющегося, как в силках, в сетке ворот красно-белых…

Костя приурочивал отпуска к чемпионатам мира и весь месяц не отходил от телевизора. Время для него останавливалось, точнее, спрессовывалось в минуты и часы футбольных баталий. Полина вначале бунтовала, потом смирилась и даже, кажется, сама начала приглядываться к экрану