— И что будем делать?

— Ну, до ресторана на берегу ты доберешься без проблем.

— А дальше?

— Дальше придется прорываться.

— Послушай, Тогот, а тебе не кажется, что все это несколько… несколько неэтично. Заявиться в чужую страну и потом откалывать вот такие фортели.

— Почему-то фортели в иных мирах тебя ничуть не смущали.

— Ну не надо… Не надо перегибать. Там я всегда вел себя гостем. Если только…

— Вот именно. Так что гони ты всю эту дурь из головы…

— Ладно, предположим, мне удастся прорваться, а потом?

— Потом?.. Потом все будет в порядке. Предначертанное свершится, и местные потеряют к тебе всякий интерес.

— Так, так, так… что-то я не понял. Какой такой павлин-мавлин? Что за «предначертанное». Послушай, ты, зеленожопая макака, хватит ходить вокруг да около. Неужели ты нормально не можешь мне рассказать, в чем дело?

— Меньше знаешь, крепче спишь.

— Вот я сейчас развернусь, пойду найду кого-нибудь из тех, кто так хочет меня заполучить, отдам им этого жучка и нажрусь как последняя сволочь.

— Ты этого не сделаешь.

— Почему?

— Потому что любишь себя и знаешь, я плохого не посоветую, — тут-то Тогот был совершенно прав. — А теперь хватит болтать и нажираться. Давай, дуй к ресторану. Дай бог, чтобы там, кроме этих четырех мордоворотов, больше никого не оказалось.

Однако надежды наши не оправдались. За рестораном дежурила еще парочка, и еще двое маячили у будки, на границе территории отеля. Что ж, по-простому, как хотелось, не получится.

Я не спеша, не привлекая к себе внимания, продефилировал к стойке. Бокал местной мочи, гордо именуемой пивом, смыл неприятное послевкусие местного рома. Поставив на стойку пустой стакан — здесь, в отличие от пул-бара, разливали в стекло — я взял бокал и не спеша, словно наслаждаясь морским воздухом, подошел к самому озеру. Я немного покачивался, так, чтобы меня приняли за подвыпившего отдыхающего, однако не настолько пьяного, чтобы пора было проводить его в номер.

— Ну что, готов?

— Как юный пионер.

— Еще раз повторим заклинание неуязвимости, не помешает и «прощай, земля, в дальний путь».

— Вернусь, мульт-TV отрублю, — пообещал я, а потом, сделав последний глоток пива, начал в который раз за этот долгий египетский день читать защитное заклятие. Одновременно, постепенно ускоряя шаг, я направился в сторону моря.

Последние слова заклятия я произносил уже на бегу.

— Справа двое.

Не останавливаясь, я сорвал с себя футболку и швырнул вправо, заставив преследователей на мгновение замешкаться. Вот я уже на песке. Еще пара шагов, и я оказался по колено в воде. Дальше шел риф. Вода в первый момент показалась мне ледяной, хотя, как уверяли экскурсоводы, ее температура не могла быть ниже двадцати пяти, иначе начинали гибнуть кораллы и водоросли.

— Стой, стрелять буду! — на ломаном русском выкрикнул один из охранников мне в спину. Тут же раздался тихий пук, и что-то ударило меня между лопаток. Нет, ребята, не на того напали. Я споткнулся, но устоял на ногах. Мой колдовской щит отразил пулю.

— Вперед, быстрей, быстрей!

Я побрел дальше, раскачиваясь из стороны в сторону.

Быстро приближающееся шлепанье. Кто-то прыгнул мне на спину. Кто-то что-то еще кричал, вроде того, что ночью купаться запрещено, но я не слышал или не хотел слышать.

Вторая пуля ударила меня в затылок, третья под лопатку. Ноги сами собой подкосились, но я устоял.

Шаг, еще шаг. Вот он, край рифа, дальше глубина, где можно уйти под воду с головой. Но спуска не было. Край рифа — нагромождение острых кораллов, как груда битого стекла. Тут недолго и изувечится. Что-то внутри меня заставило притормозить.

— Ты что делаешь, парень, ты же полностью защищен…

Но я, казалось, не слышал слов Тогота.

Моя рука инстинктивно опустилась в карман, я нащупал и сжал в кулаке скарабея, потом вытащил руку и, подняв жука высоко над головой, нырнул с рифа…

* * *

— Ну и как это было? — спросил Сайд, сделав большой глоток «бухи».

Я пожал плечами.

— Сложно объяснить… — И снова замолчал. Мы сидели за дальним столиком ночного бара в «Роял Азуре» и не спеша напивались. Я приходил в себя после безумной экскурсии, Сайд, местный проводник, запивал свою неудачу. Вытянув руку, я осторожно коснулся второй татуировки, появившейся чуть повыше первой — знака скарабея. Кстати, Тогот сказал, что она исчезнет, как и та, первая, которую я получил еще в детстве, став проводником. Чувствуя, что пауза слишком затянулась и нужно что-то сказать, я сделал еще глоток. — Лучше ты мне объясни, что это был за скарабей?

— Скарабей сам по себе символ. У нас считают, что маленький жук повторяет путь Солнца. Подобно тому, как Солнце совершает путешествие по небу, излучая свет и тепло, создавая условия для возрождения жизни во всем сущем, скарабей перекатывает свой шар с яйцами с востока на запад, пока зародыши не созреют и не родятся на свет. С древнейших времен скарабей почитается как священное животное богов Солнца и считается символом созидательной силы Солнца, возрождения в загробной жизни. Движение скарабея с шариком навоза с востока на запад символизирует рождение и движение солнца на небосводе. Символ же, который ты забрал, — дар бога Хепри, творца мира, человека с головой скарабея. Никому точно неизвестно, в чем тайна синего скарабея и что он дает человеку. Однако воспринять его как колдовской символ мог только истинный египтянин.

— Вот только я…

— Ты совершил Причастие, окунувшись в воды Красного моря. Хотя, если бы ты до этого окунался в его воды, подобного бы эффекта не было…

Я на мгновение закрыл глаза, вспоминая тот миг, когда я нырнул с рифа. Море расступилось передо мной и вновь сомкнулось, скрыв меня от преследователей. Сайд потом рассказал, что из того места, где я нырнул, в небо ударил столб света и все море до самого горизонта заискрилось. Постояльцы отелей решили, что это своего рода представление — фейерверк, и только проводник знал истину. Он и встретил меня на краю рифа, когда, вдоволь наплававшись, я пытался вылезти обратно.

— Ты уж извини, что мы так на тебя накинулись. Мы ведь искали этот амулет уже лет двести… А тут появляется какой-то парень, который все знает и умеет…

— Но госслужбы?

— У нас проводник — государственная должность. Чтобы ее занять, я учился больше десяти лет. Это в Европе, у вас, все по-другому, а тут иначе нельзя.

— Восток — дело тонкое, — многозначительно протянул я. — Да и вы меня извините. Я там, похоже, многих ваших покалечил.