Еще позже, пережив уже и ночной кошмар в придорожном кафе в семидесяти километрах от Старых Пряников, пережив еще много чего, Настя вспомнила кое-какие обрывки той беседы. Они всплывали в ее памяти так неожиданно, как быстрая полноводная река вдруг выбрасывает на берег странные предметы, подхваченные ею где-то выше по течению, – без пояснительных записок, без комментариев, без объяснений. Части чего-то целого, перенесенные во времени и пространстве и ставшие загадкой, смутным намеком на целое, – как кусок мозаичного панно или уголок книжной страницы, найденные через тысячи лет уже другой расой, пришедшей на смену своим неудачливым предшественникам.

Звучало это примерно так:

– …считаешь, что это имеет какую-то ценность?

– …позже, может быть… но пока…

– …мусор, обычный мусор.

– …это стоит денег, но не…

– …стоит целиком, понимаешь?

– …еще бы ухо отрезал и приперся за гонораром.

– …как же тогда…

– …вот поэтому за это и платят деньги!

– …я надеялся, что…

– …так дела не делаются.

– …но может быть…

– …последний твой шанс.

– …я сделаю, я обязательно…

– …помогать… твоя нашивка… время…

На этом то ли закончился разговор, то ли перегруженная страхом Настя в этом месте перестала воспринимать доносившиеся до нее обрывки фраз.

Но когда эти обрывки все же воскресли из мертвых и выстроились перед мысленным взглядом Насти узкой колонкой диалога, было уже слишком поздно. Помочь Денису Андерсону они уже не могли. Филиппу Петровичу – тоже.

Что касается Насти, то ей, получившей новую порцию заплутавших воспоминаний о собственной забытой жизни, оставалось лишь невесело улыбнуться и добавить к длинному списку своих ошибок еще одну.

Насколько стремительно рука Филиппа Петровича бросилась под газету, чтобы накрепко ухватить рукоятку пистолета, настолько неохотно и медленно эти пальцы ослабляли свой зажим и выползали из-под газеты.

– Ложная тревога, – сказала Настя.

– Посмотрим, – ответил Филипп Петрович.

Все эти слова и действия были сказаны и предприняты по поводу третьего мужчины, который кое-как протиснулся в дверь кафе. Филипп Петрович среагировал на звук открывающейся двери, но когда он увидел это измученное дорогой и непогодой лицо, когда он увидел, как мужчина пытается втащить за собой большую дорожную сумку, а та развернулась и застряла в дверях… И вправду ложная тревога. Мужчина был не то что неопасен, он был в известной степени жалок – со своим совершенно невзрачным лицом и совершенно невзрачным обликом, к которым обычно приходит обычный человек после пятидесяти лет совершенно обычной жизни. Настя уже стала забывать, каково это – жить обычной жизнью; но если ее итог – вот он, тащит свой баул по полу, вытирает мокрое лицо и легким матом высказывает друзьям свое мнение о погоде… Тогда, может быть, встреча с Денисом Андерсоном и все последовавшие за этим кошмары – не худший способ прожить жизнь?

Филипп Петрович тем временем искоса наблюдал за тем, как трое мужчин обустраиваются за дальним столиком, как из дорожной сумки появляются целлофановые пакеты и газетные свертки, как завязывается бескомпромиссная дискуссия по поводу надо или не надо доедать копченую курицу, захваченную из дома…

– И вправду ложная тревога, – сказал Филипп Петрович, как-то рассеянно посмотрел на Настю, откинулся на спинку кресла, улыбнулся и заснул. От изумления Настя раскрыла рот и целую минуту пребывала в полном оцепенении. Сложно сказать, что изумило ее больше всего – что Филипп Петрович заснул, что он заснул именно в такой неподходящий момент или что в результате этого события Настя оказалась предоставленной сама себе. Из этого оцепенения ее вывела мысль, кристально ясная, как колокольный перезвон ясным воскресным утром. Или это даже была не мысль, а картинка, визуальный образ, но опять-таки предельно ясная и очень простая.

Настя увидела себя со стороны – как она встает из-за стола, застегивает куртку, медленно идет к выходу, бросает прощальный взгляд на Филиппа Петровича, толкает входную дверь и исчезает за ней. Увиденное было столь неожиданно простым способом выбраться из бесконечного и бессмысленного лабиринта, в котором она плутала под руководством Филиппа Петровича, что Настя едва не кинулась бежать в ту же самую секунду, как только представила себя выходящей за дверь кафе и исчезающей в ночи. Но Настя сдержалась.

Она посмотрела по сторонам – чуть оживившаяся буфетчица хихикала над шутками дальнобойщиков, а кавказец все так же не подавал признаков жизни. Никому не было до нее дела, так что Настя, еще не вставая, перенесла вес тела на ноги, чуть приподняла зад и вытащила из-под него кресло, не касаясь ножками пола. Потом она выпрямилась и сделала шаг назад. Один маленький шаг назад и начало большого пути, который теперь Настя будет прокладывать самостоятельно. И прежде чем пуститься в этот большой путь, Насте позарез нужно было в туалет.

Мелкие недостатки конструкции человеческого тела иногда превращают самые пафосные замыслы в довольно смехотворные истории – так сказал бы по этому поводу Иннокентий. И наверняка привел бы в пример историю с королем Джулианом:

– Он уже почти выиграл сражение при Килиманджаро, как вдруг ему нестерпимо захотелось отлить. Джулиан перестал рубить врагам головы отскакал немного в сторону, слез с лошади и стал справлять свою неотложную нужду. В этот момент ему и вломили топором между лопаток. Все, не стало короля Джулиана, и Килиманджарская битва закончилась сущим недоразумением: обе стороны стали считать, что одержали победу. И у них были для этого основания – ведь одна сторона потеряла почти всю армию, а другая осталась без короля.

– Враки, – сказала я, поскольку как раз недавно читала справочник по истории королевской династии Андерсонов. – Король Джулиан погиб совсем не так. Уже после победы при Килиманджаро, при переправе через реку он…

– Вот это и есть враки, – перебил меня Иннокентий. – Это враки, потому что про смерть Джулиана надо было написать что-то приличное. Нельзя же было написать, что его нашли с расстегнутыми штанами в луже собственной крови пополам с мочой…

– Фу, – сказала я. – Ну тебе-то откуда знать про штаны и про лужу?

– А кто, по-твоему, врезал ему топором между лопаток? – гордо спросил Иннокентий.

Тут я основательно задумалась, потому что разговор происходил в номере гостиницы «Оверлук», которая от фундамента до пентхауса принадлежала королевской семье Андерсонов.

– А они, то есть Андерсоны, знают, что ты убил их предка? – поинтересовалась я. Тут пришел черед Иннокентия погрузиться в раздумья.

– Знаешь, – сказал он пару минут спустя, – по-моему, я им говорил. Только не помню когда. И не помню кому…