– Робин! – Слово отскочило от кафеля, будто еще раз заверяя удивленных старшую сестру и Керси, что они правильно его расслышали.

– Робин Гринлоу. Зовут, как дом.

Хелен поднялась по лестнице на внутренний балкон, напоминающий галерею менестрелей – второй раз за несколько дней, осторожно скользя ногами, зная теперь, какие из ступеней могут заскрипеть от ее шага. Мурашки ползали по ее коже на шее сзади и за ушами.

Они позвонили Робину через две минуты после того, как узнали его имя, и он сел на ближайший поезд из Лондона. Спешил он на помощь или его гнала злость – Хелен не могла знать, пока не увидит его лицо. Робин мог поверить в то, что она доказывала своими действиями: она продемонстрировала, что не любит его. И находит саму идею брака с ним настолько ужасной, что рискнула жизнью, пытаясь избавиться от его ребенка. Или он мог поверить, что Хелен больна и в этом нет ничего личного по отношению к нему, что она не могла с этим справиться. Он бы не стал проделывать весь путь до Саффолка просто для того, чтобы отчитать ее или позлорадствовать над ее плачевным положением. У Робина не хватало воображения для подобной жестокости. Хелен остановилась перед дверью Керси. Кого она обманывает? Она вообще едва знала Робина в плане его характера.

Хелен не осмеливалась представлять лучший исход: что Робин признает – она не больна, и все это является тяжелой несправедливостью.

Мужчины – Керси, Бурес и Робин – сидели в ряд, как судьи, за деревянным столом Керси. Только Робин поднялся на ноги, когда она вошла.

– Хелен! – Робин не мог скрыть своего ужаса. Прошло несколько дней с тех пор, как Хелен видела себя в зеркало, но она знала, что ее волосы грязные, одежда посерела от стирки, и, несомненно – в нее впиталось паральдегидное зловоние сумасшедшего дома. Двубортный костюм и золотая булавка для галстука сделали незнакомца из человека, каждый дюйм тела которого был ей известен. Увидев его, она вспомнила с силой нового горя и с инерцией старой ярости, что во всем этом виноват в первую очередь Робин. Хелен сжала губы, чтобы не бросить ему в лицо обвинения: это не послужит на пользу, не сейчас. Вместо этого она сосредоточилась на ощущении зуда в волосах, сдерживаясь, чтобы не почесаться.

Робин поднял брови, испрашивая разрешения у врачей, и когда Керси кивнул – вышел из-за стола и взял ее руки в свои. Хелен почувствовала ток между ними прежде, чем смогла сама себя изолировать.

– Ты должна была сказать мне, – произнес он. – Я бы поступил с тобой правильно. Я имею в виду, я и поступлю правильно. Я понятия не имел, Хелен, я бы никогда не позволил отправить тебя сюда.

Означало ли это, что он все понял? Знал ли он, что Хелен не больна, что все это недоразумение, которое вышло из-под контроля? Она попыталась мысленно сообщить ему правду, но их связь никогда не была духовной. Робин, не выпуская ее рук, обратился к врачам:

– Насколько сильно она больна? В смысле, каков прогноз на выздоровление?

Надежда угасла прежде, чем успела вспыхнуть.

Бурес не дал Керси возможности ответить:

– Большую часть того, что известно о болезни Хелен, вы уже читали в записях о ней. При правильном уходе она сможет жить нормальной жизнью. Важно, чтобы вы понимали – это пожизненное условие и рецидив всегда на горизонте.

Робину рассказали больше о «состоянии» Хелен, чем ей самой за почти две недели пребывания здесь.

– Я, естественно, не желаю скандала, – сказал Робин. – Выходит, что мой ребенок – мой наследник, Хелен! – был зачат вне брака! – Он отпустил ее ладони и начал поглаживать свой подбородок в классической позе раздумий. – А затем еще этот вторичный скандал… – Он развел руками. – Мы должны пожениться как можно скорее, и я тревожусь о том, что придется представить это моим родителям как свершившийся факт.

Керси подался вперед на своем стуле.

– Мистер Гринлоу, в данный момент мы не думаем, что мисс Моррис способна к замужеству, но еще несколько недель нашей программы по коррекции поведения должны стабилизировать ее состояние.

Спасательная лестница начала складываться обратно, не доехав до Хелен. Еще несколько недель здесь? Суперинтендант взглянул на свою «звезду психиатрии» за подтверждением. Бурес торопливо кивнул:

– Мы не очень хорошо начали с Хелен, однако тот факт, что вы здесь, доказывает, что это работает.

Робин заложил руки за спину – интересно, у него всегда имелся наготове такой набор нелепых патрицианских жестов? – и подошел к окну с видом на прогулочные лужайки.

– Если мы поженимся, то я беру на себя полную юридическую ответственность за Хелен. Если с ней случится рецидив…

Бурес улыбнулся:

– Ирония, учитывая характер ее преступления, заключается в том, что Хелен хорошо подойдет именно домашняя сфера деятельности, где она не будет перенапрягаться. Но если случится очередной кризис, мы всегда будем рады лечить ее.

Вот тогда она и сделала свой выбор. Было всего два варианта: выйти замуж за мужчину, который поверил, что она психически больна, или действительно стать психически больной, оставшись надолго или даже до смерти в Назарете.

– А вы что думаете, Хелен? – Вопрос Керси явно был риторическим.

– Да. Я согласна. – Хелен видела, что они ожидают чего-то большего, и выдавила из себя то, что они хотели: – Спасибо.

Робин улыбнулся и ухватил ее за запястье. «Я хочу обладать тобой всякий раз, когда пожелаю». Хелен показалось, что она поскользнулась и куда-то падает. Замок защелкнулся, когда ее приговор заменили на брак.

1960 год

Миссис Хелен Гринлоу стояла в ванной комнате при спальне своего лондонского дома – левой ногой на линолеуме, правой на краю ванны, сжимая согнутую резиновую диафрагму между большим и указательным пальцами левой руки.

Снаружи, на площади Святого Георгия, напоминавшей подкову в окружении лепных фасадов, березы клонились от ветра, доносящего звон Биг-Бена в ее спальню. В двухстах ярдах к югу между мостами журчала грязно-коричневая Темза. Робин внизу запирал дом на ночь. Хелен вставила диафрагму, помыла руки и легла в постель, пока Робин возился с входной дверью.

Хелен очень старалась сосредоточиваться на преимуществах брака, и самым большим, пожалуй, являлось то, что женам предоставляли участие в программе по планированию семьи, как само собой разумеющееся. Она не могла рисковать родить еще и дочь. Облегчение от того, что родился сын, было сравнимо с тяжким грузом, упавшим с плеч. Сын с легкостью будет жить и продвигаться в этом мире. Но девушка?… Слишком сложно. Очередное слабое звено в цепи женских поколений, которую Хелен была рада увидеть разорванной.

Врачи обычно рекомендовали воздерживаться от контрацепции, пока в семье не появится как минимум двое детей. Ее личный доктор сперва протестовал, однако затем ознакомился с записями о ней, присланными из Назарета, и сказал, что в ее случае целесообразно остановиться на одном ребенке. Те письма от доктора Керси, с копиями ее истории болезни, лежали у него на столе, ее фальшивое прошлое, кажущееся правдой из-за маленьких официальных коричневых конвертов и ее собственного согласия: Хелен приходилось каждый раз бороться с желанием протянуть руку через стол и выхватить их из коричневой папки, вцепиться в них и разорвать в клочья, но такое поведение лишь привело бы ее обратно в больницу.