— Ну хорошо, — говорит он наконец. — Я вам расскажу. Но только ради Хлои.

— Понимаю, — киваю я.

— О нет, не понимаете. Она — это все, что у меня осталось.

— А как насчет Ханны?

— Я потерял дочь уже очень, очень давно. А сегодня я поговорил с внучкой — впервые за два года. Если благодаря беседе с вами я смогу снова с ней повидаться, тогда хорошо, мы пообщаемся. Понимаете, о чем я?

— Вы хотите, чтобы я уговорил ее встретиться с вами?

— Вас она точно послушает.

Не думаю, но она все равно мне должна.

— Сделаю все, что в моих силах.

— Отлично. О большем я не прошу. — Он откидывается на спинку дивана. — Так о чем вы хотите знать?

— Об отце Мартине. Как вы… относитесь к нему?

— Думаю, это вполне очевидно, — фыркает он.

— А Ханна?

— Она была моей дочерью. И я любил ее. И сейчас люблю.

— А когда она забеременела…

— Я был разочарован. Любой отец на моем месте чувствовал бы себя так же. И еще я был зол. Думаю, именно поэтому она солгала мне о том, кто был отцом ребенка.

— Она сказала, что это Шон Купер.

— Да. Не стоило ей этого делать. Потом мне было стыдно за то, что я оклеветал мальчишку. Но тогда, не будь он уже мертв, я бы сам его прикончил.

— Как отца Мартина?..

— Он получил по заслугам. — Томас чуть заметно улыбается. — Я должен поблагодарить за это твоего отца, не так ли?

— Наверное, да.

— Ханна не была идеальной дочерью, — вздыхает он. — Она была обычным подростком. Мы частенько ссорились с ней — из-за ее макияжа или длины ее юбок. Я даже радовался, когда она затесалась в группу поклонников Мартина. Думал, что ей это пойдет на пользу. — Звучит горький смешок. — Как же я ошибался! Он просто уничтожил ее. Мы с ней когда-то были очень близки. Но в то время мы постоянно ссорились.

— И вы с ней поссорились в тот день, когда убили Элайзу?

Он кивает:

— Очень сильно. Сильнее, чем раньше.

— Из-за чего?

— Потому что она хотела навестить его в приюте Святой Магдалины и сообщить, что решила оставить ребенка. И что она будет его ждать.

— Но ведь она любила его.

— Она и сама была ребенком. Она понятия не имела о том, что такое любовь. — Он качает головой. — У вас есть дети, Эд?

— Нет.

— Вы мудрый человек. С того момента, как в вашей жизни появляются дети, вы переполняетесь любовью… и ужасом. Особенно если это дочери. Маленькие девочки. Их хочется защитить буквально от всего на свете. А когда у тебя не получается, ты сразу начинаешь думать, что ты плохой отец. Вы спасли себя от океана боли.

Я слегка ерзаю в кресле. Даже несмотря на то, что в комнате прохладно, мне жарко, я почти задыхаюсь. Разговор нужно вернуть в изначальное русло.

— Итак, вы говорили, что в тот день, когда убили Элайзу, Ханна отправилась навестить отца Мартина?

Он собирается с духом:

— Да. Мы ужасно поссорились. И она сбежала. На ужин не пришла. Поэтому я и был в городе той ночью. Пытался найти ее.

— И вы оказались рядом с лесом?

— Я подумал, что она могла спрятаться в лесу. Они ведь встречались там иногда. — Он хмурится. — Обо всем этом мне доложили еще тогда…

— Мистер Хэллоран и Элайза тоже встречались в лесу.

— Да-да, все детишки встречались там и творили непотребства… Детишки… и извращенцы, — выплевывает он.

Я опускаю взгляд.

— Мне очень нравился мистер Хэллоран, — говорю я. — Но, похоже, он был всего-навсего педофилом, как отец Мартин.

— Нет. — Томас качает головой. — Хэллоран не имел ничего общего с Мартином. Я его не оправдываю, нет. Но Мартин был лицемером, лжецом, который во всеуслышание славил Господа, — и все ради того, чтобы привлечь внимание молоденьких девушек. Из-за него Ханна очень изменилась. Он делал вид, что любит ее, окружает заботой, но на самом деле просто отравлял ее сердце, а когда этого оказалось мало — впрыснул ей в утробу ублюдка.

Взгляд его голубых глаз становится острее лезвия. В уголках губ скопилась слюна. Говорят, что нет ничего сильнее любви. И они правы. Во имя этого чувства и совершаются самые страшные преступления.

— Поэтому вы это сделали? — тихо спрашиваю я.

— Сделал что?

— Вы пошли в лес и увидели ее там, не так ли? Она стояла и ждала его… Это вас сломало? Вы схватили ее… и задушили еще до того, как она обернулась. Возможно, вам было невыносимо даже смотреть на нее, а когда вы увидели, когда поняли, какую совершили ошибку, было уже слишком поздно? А потом вы вернулись и разрубили ее тело на куски. Не знаю, правда, зачем вам это понадобилось. Чтобы спрятать труп? Или просто чтобы запутать следствие…

— Что за бред вы несете?!

— Вы убили Элайзу, перепутав ее с Ханной. У них были похожие фигуры, а Элайза как раз недавно выкрасила волосы в белый цвет. В темноте легко ошибиться, особенно когда ты расстроен и зол. Вы подумали, что Элайза — это ваша дочь, испорченная, отравленная пастором, с ублюдком в живо…

— НЕТ! Я любил Ханну! Я хотел, чтобы она оставила ребенка. Да, я считал, что ей нужно отдать его кому-то на усыновление, но я никогда не смог бы причинить ей боль. Никогда! — Он вскакивает. — Не нужно мне было соглашаться на эту встречу. Я думал, вы что-то знаете, но это… Я прошу вас немедленно уйти.

Я с удивлением смотрю на него снизу вверх. Я надеялся увидеть вину или страх на его лице, но ошибся. Все, что я вижу, — это боль и злость. Целый океан боли.

Теперь и мне плохо. Я чувствую себя последним дерьмом. Да, я совершил ошибку. Ужасную ошибку.

— Простите, я…

Его взгляд пронзает меня до костей.

— «Простите, что я обвинил вас в убийстве собственной дочери»? Думаю, слова «простите» здесь недостаточно, мистер Адамс.

— Да… да, разумеется, вы правы. — Я поднимаюсь и иду к двери.

А затем слышу, как он говорит мне вслед:

— Стойте.

Я оборачиваюсь. Он идет ко мне навстречу.

— Мне бы стоило вам врезать за такие слова…

Я чувствую эхо слова «но». По крайней мере мне хочется в это верить.

— Но… подмена личности. Это интересная теория.

— И ошибочная.

— Может быть, не совсем. Может, вы просто пришли не к тому человеку.

— О чем вы говорите?

— Не считая Хэллорана, ни у кого не было мотива для убийства Элайзы. Но Ханна… Тогда у отца Мартина было много поклонников. Если кто-то из них узнал об их отношениях и о том, что она ждет ребенка… он мог приревновать его. Страшно приревновать. И убить ее.