– Надень шлем, – посоветовал Джонс, – у тебя там фонарь гораздо лучше моего.

Марли передернуло.

– Нет. – Она вернула ему фонарь. – Можешь мне помочь из этого выбраться? – Она постучала перчаткой по жесткой груди скафандра; зеркальный шлем был закреплен на поясе скафандра хромированным карабином.

– Тебе лучше в нем остаться, – сказал Джонс. – Он – единственный в Месте. Там, где я сплю, у меня есть такой же, но для него нет воздуха. Виговы баллоны не подходят к моему респиратору. А его скафандр – сплошные дыры… – Он пожал плечами.

– Ну пожалуйста, – взмолилась Марли, сражаясь с запором на талии скафандра, она видела, как Рез там что-то поворачивала. – Я не могу больше…

Джонс подтянулся, завис в полуметре над канатом и что-то покрутил. Марли не видела что. Щелчок.

– Вытяни руки над головой.

Довольно неуклюже Марли выплыла наконец на свободу – все в тех же черных джинсах и белой шелковой блузке, которую она надела, готовясь к последней встрече с Аленом. Джонс, закрепив скафандр на канате еще одним встроенным в пояс карабином, отвязал раздувшуюся от вещей сумку.

– Она тебе нужна? Я хочу сказать, возьмешь ее с собой? Могли бы оставить ее тут и забрать на обратном пути.

– Нет, – сказала Марли. – Я возьму ее с собой. Дай мне.

Зацепившись локтем за канат, она на ощупь открыла сумку. Выплыла кожаная куртка, а за ней – ботинок. Марли с трудом загнала его назад, а потом, извиваясь, кое-как просунула руки в рукава куртки.

– Недурная шкурка, – похвалил Джонс.

– Пожалуйста, – попросила она, – нам надо спешить…

– Уже недалеко, – отозвался парнишка.

Фонарь скользнул в сторону, освещая выгнутую стену, где трос исчезал в одном из трех отверстий, расположенных равносторонним треугольником.

– Конец линии, – сказал Джонс, – буквально. – Он похлопал по хромированной гайке, где канат был завязан морским узлом.

Его голос подхватило и стало перекатывать где-то впереди эхо, пока Марли не почудилось, будто за его раскатами зашептали еще какие-то голоса.

– А сейчас нам не помешает немного света, – сказал он, проплывая мимо, чтобы схватиться за какой-то выступ, очень похожий на выдающийся из стены гроб.

Скрипнув, сдвинулась крышка. Марли смотрела, как в ярком круге света от фонаря двигаются руки парнишки. Пальцы у него были тонкие и изящные, но ногти – маленькие и обломанные, с черными ободками въевшейся грязи. На тыльной стороне правой кисти были грубо вытатуированы синие буквы «СД». Такие татуировки делают себе сами, в тюрьме… Вот он выудил кусок тяжелого изолированного провода. Джонс посветил в ящик и воткнул провод куда-то позади медного D-разъема.

Тьма впереди растаяла в потоке белого света.

– Тока у нас даже больше, чем нужно, – сказал он с чувством сродни гордости домовладельца. – Накопители при солнечных батареях все как один работают, а ведь им полагалось обеспечивать током все мейнфреймы… Идемте, леди, познакомлю вас с художником, ради которого вы проделали такой путь…

Оттолкнувшись от стены вбок и вверх, он легко скользнул в отверстие – так выныривает из толщи воды пловец – на свет. В мириады качающихся предметов. Марли успела увидеть, что красные пластиковые подметки его потрепанных кроссовок испещрены шрамами белой силиконовой замазки.

И вот она вынырнула за ним, позабыв свои страхи, позабыв о тошноте и постоянном головокружении. И поняла.

– Бог мой, – выдохнула Марли.

– Едва ли, – откликнулся Джонс. – Хотя, возможно, старины Вига. Жаль, однако, что он сейчас ничего не делает. Тут тогда еще веселее.

Что-то проплыло мимо Марли – в десяти сантиметрах от ее лица. Вычурная серебряная ложка, распиленная вдоль на две одинаковые половинки.

Она понятия не имела, сколько времени она уже здесь, как вдруг зажегся и замигал экран. Канули часы? Минуты? Она уже научилась – до какой-то степени – перемещаться по камере, отталкиваясь, как Джонс, ногой от сводов купола. Как Джонс, она хваталась потом за свернутые суставчатые руки автомата – сила инерции разворачивала ее тогда вокруг манипулятора – и повисала там, глядя на кружащие в медленном водовороте предметы. Десятки рук, манипуляторов, оканчивающихся щипчиками, буравчиками, ножами, миниатюрной циркулярной пилой, бормашиной дантиста… Все это топорщилось из легированной грудной клетки странного автомата. Прежде это, вероятно, был радиоуправляемый монтажник, что-то вроде полуавтономного механизма, с детства знакомого ей по видеофильмам об освоении космоса. Но этот был приварен к куполу. Его ребра вросли в плоть Места, а по куполу змеились сходящиеся к нему сотни кабелей и оптоволоконных линий. Две руки, заканчивающиеся деликатными устройствами тактильной обратной связи, были вытянуты. Мягкие подушечки баюкали незаконченную шкатулку.

Широко раскрыв глаза, Марли смотрела на проплывающие мимо бесчисленные предметы.

Пожелтевшая детская перчатка, граненая хрустальная пробка от какого-то флакона с исчезнувшими духами, безрукая кукла с головой из французского фарфора, толстая, оправленная в золото черная ручка с золотым пером, прямоугольные сегменты перфокарты, мятая красно-зеленая змея шелкового галстука… Бесконечный медленный рой, кружащиеся мелочи, хлам…

Джонс перекувырнулся через голову в этом беззвучном шторме, смеясь, схватился за руку с клеевым пистолетом на конце.

– Когда он работает, мне всегда хочется смеяться. А вот шкатулки всегда такие грустные выходят…

– Да, – сказала она, – мне от них тоже грустно. Только печаль бывает разная…

– Вот именно. – Джонс ухмыльнулся. – Но заставить его работать нельзя. Думаю, его приводит в движение дух или душа, во всяком случае, так это объясняет Виг. Он раньше часто сюда приходил. Говорил, что голоса для него тут звучат громче. Но в последнее время они, похоже, говорят с ним повсюду…

Она поглядела на него сквозь чащу манипуляторов. Парнишка был очень грязен, совсем юн – с широко распахнутыми голубыми глазами под торчащей во все стороны шевелюрой каштановых кудрей. Воротник покрытого пятнами серого комбинезона был засален до блеска.

– Ты, наверное, сошел с ума, – сказала она с примесью восхищения в голосе. – Нужно быть совершенно сумасшедшим, чтобы жить здесь…

Он рассмеялся:

– Это Виган безумнее мартовского зайца. А со мной все в порядке.

Марли улыбнулась:

– Нет, ты просто помешанный. И я помешанная тоже…

– Эй, смотри-ка, – воскликнул он, глядя на что-то у нее за спиной. – Что это? Похоже, опять проповедь. Вот черт, теперь ее никак не выключишь, разве что я вырублю ток…

Повернувшись, Марли увидела, как по квадратной поверхности огромного экрана, криво приклеенного к своду, побежали, мигая, цветные полосы. Экран на секунду заслонил проплывавший мимо портновский манекен, а потом его заполнило лицо Йозефа Вирека, за круглыми линзами поблескивали добрые голубые глаза.