Катя, которая не могла вернуться домой из-за Крымской войны, провела у нас в гостях четырнадцать месяцев, и за эти долгие-долгие месяцы бедная женщина испытала много страданий и бед.

Проходили дни и недели. Приближались ее роды. Самоотверженная бабушка моего мужа, о чьих врачебных познаниях и талантах я подробно рассказывала выше, сообщила, что готова приехать к нам в Любань. В ноябре мы получили известие, что она уже в пути. Ей страшно не повезло, так как в тот год в России зима выдалась дождливая, не было ни мороза, ни снега, и вместо комфортного путешествия в санях по укатанной дороге ей пришлось проделать тяжелый путь в почтовой кибитке — весьма примитивном экипаже без рессор. Она добралась до нас за два дня, усталая и измученная. К счастью, благодаря своей знаменитой меховой шубе она не простудилась.

Новый отпрыск благородного семейства не заставил себя ждать. После бриса бабушка уехала. Катя постепенно оправлялась, мы вернулись к обычному образу жизни: ни одной трапезы без гостей, погреб и птичий двор забиты до отказа, на столе всегда — лучшие деликатесы. Птица была в то время очень дешевой. Я думаю, читателю будет интересно узнать тогдашние цены: индейка — 15 копеек, гусь — 30 копеек, большой жирный петух — 30 копеек.

Шел 1855 год. Это была важная эпоха для Российской империи, эпоха Крымской войны. Газеты, приходившие в Любань три раза в неделю, сообщали ужасные новости. Одно поражение следовало за другим. Русская армия, в которой царила величайшая неразбериха, не справлялась с такими трудностями, как доставка живой силы, вооружения и провианта. Случалось, что в бесконечных крымских степях весной обнаруживались засыпанные снегом, замерзшие, окоченевшие военные части, отправленные зимой на место боевых действий. Русские аристократы, помещики и купцы снаряжали на свои средства целые полки так называемых «ратников». Но это были необученные, необстрелянные крестьяне, служившие на театре военных действий только пушечным мясом.

Когда русская армия в порядке исключения одерживала победу или какой-нибудь генерал вроде Малахова[300] осуществлял гениальную идею, это оказывалось всего лишь временным триумфом, который не мог предотвратить полного поражения. (По приказанию генерала Малахова многочисленные мешки были наполнены песком, их разложили квадратами впритык друг к другу, соорудив курган. Пули из вражеского лагеря застревали в мешках.)

Шла не только война между враждующими армиями, шла борьба двух систем, и победы одерживала новая, лучшая, более совершенная, имевшая на своей стороне все достижения европейской культуры.

Настроение в русском народе становилось все более угрюмым. Мрачное удовлетворение испытывали лишь те, кто уже давно втайне роптал против режима. Им казалось, что огромная империя сможет исцелиться от своих язв только благодаря внешним потрясениям.

В апреле я снова стала матерью. Моего сына назвали Шимон. От родов я оправилась очень быстро.

В том году весна была необычно жаркой. И к тому же газеты принесли страшную новость, что на театре военных действий и в его окрестностях разразилась холера. Газеты призывали население соблюдать осторожность с едой и питьем.

О холере я сохранила смутное воспоминание детства. Меня охватила паника, и никакие разумные увещевания на меня не действовали. Мысль о холере преследовала меня неотступно, как привидение, стала кошмаром, галлюцинацией, повлияла на мое здоровье. Я бродила по дому как в воду опущенная.

Но судьбе было угодно, чтобы я все-таки близко соприкоснулась с этой страшной болезнью.

В конце мая мы получили приглашение от тетки моего мужа из города Кременчуга. Отправляясь на юг, мы взяли с собой старшую дочку, Лизу. В Кременчуге нас встретили очень радушно. На четвертый день нашего пребывания в доме тетки собрались родственники и знакомые, чтобы познакомиться с новой невесткой, то есть со мной. Было очень весело, мы провели время самым приятным образом. На следующее утро тетка вошла к нам в спальню с сообщением, что холера уже добралась до Кременчуга. Некоторых участников вчерашней веселой вечеринки, сказала она со слезами на глазах, уже нет среди живых. Я пришла в ужас. Мы собрали вещи и через несколько часов, печальные и глубоко потрясенные, покинули город.

На первой же почтовой станции нас не пустили в зал ожидания. Оттуда слышались стоны и крики корчившихся в судорогах холерных больных. Так что нам пришлось ночевать под открытым небом. Июньская ночь была теплой и короткой, уже в два часа после полуночи начало светать. Но нам эта ночь показалась вечностью. Ужас и растерянность еще больше возросли, когда я услышала, как Лизонька, моя дочь, жалуется на боли в животе. Дрожащими руками я давала ребенку лекарства, которые тетка сунула нам в дорогу. За бешеные деньги мы раздобыли у крестьян немного теплой воды, и я приготовила девочке мятный чай. С замирающим сердцем мы ожидали наступления дня. Наконец подали лошадей, и мы продолжили путь. Девочке стало лучше, боли прекратились, а к вечеру, когда мы вернулись домой, дочка уже совсем поправилась.

В Любани мы узнали, что холера свирепствует и здесь. Пришел врач и прописал строгую диету. В тот же вечер, сразу после ужина, заболела сестра. Я чуть не сошла с ума от страха, свалилась без памяти, и меня уложили в постель. Сестра выздоровела, но ее ребеночек, которого она кормила грудью, заразился и умер через день в страшных корчах.

Холера надвигалась из Севастополя, стремительно распространяясь по всей России. Ее жертвами пали тысячи людей, в том числе наши родные и знакомые.

И неудивительно. При тогдашнем состоянии гигиены, при полном отсутствии всяких мер предосторожности ничего другого и нельзя было ожидать. Какими же благоприятными должны были быть условия распространения холеры в пятидесятых годах прошлого века, если даже сейчас, в 1908 году, холера свирепствует все лето, всю осень и чуть ли не всю зиму, и ее жертвы, словно мухи, падают замертво прямо на улицах. И все-таки между двумя эпидемиями прошло полстолетия, а за это время европейская культура достигла значительных успехов в области гигиены. Но между Западной Европой и Россией проведена строгая граница, и прогресс попадает в Россию только контрабандным путем. В Санкт-Петербурге по сей день отсутствует канализация, и народ не верит в существование каких-то там маленьких вредных микробов, совершенно незаметных в прозрачной воде.

Любопытно, что среди евреев эпидемия распространилась намного меньше, чем среди нееврейского населения. Жизнь еврейства, регулируемая заповедями, была проще, а частые ритуальные омовения и пищевые запреты в общем-то отвечали многим требованиям гигиены.