Этих слов оказалось достаточно. Вячеслав все же выговорил племяннику («Ты мя еси, сыну, сам позывал Киеву, а я есмь был целовал хрест к брату своему Дюргеви»), однако безропотно согласился подчиниться («…аже ныне тако есть, сыну, а то тобе Киев, а я поеду в свои Вышгород»). Он покинул Киев, провожаемый насмешками и неодобрительными выкриками толпы, «с великим соромом», как потом вспоминал он сам. После того как он вошел в Вышгород, Изяслав действительно начал с ним «рядитися»: направил послов, и князья заключили мир («начаста ладитися»). Однако обиду на племянника Вячеслав затаил.

Так Изяслав вернул себе киевское княжение. Своего сына Мстислава он послал в Канев — город на правом берегу Днепра, ниже Киева. Действуя отсюда, Мстислав должен был привлечь на свою сторону турпеев, ближайших родичей торков и берендеев, расселившихся на левом берегу Днепра, и с их помощью «добыть» Переяславль, в котором пребывал князь Ростислав Юрьевич.

* * *

А что же Юрий? После своего бегства из Киева он срочно обратился за помощью к союзникам — свату Владимирку Галицкому, а также черниговским князьям — Владимиру и Изяславу Давыдовичам, Святославу Ольговичу и Святославу Всеволодовичу. «Се изгнал мя Изяслав ис Киева, — писал он, — а сам сел в Киеве. А поедите помозите ми». И галицкий, и черниговские князья согласились помочь. Владимирко даже еще не распустил своих войск и готов был действовать немедленно. Черниговским же князьям требовалось время для того, чтобы собрать силы. Послы Юрия отправились и к «диким» половцам. Те тоже обещали прийти на выручку.

Тогда же по просьбе сына Ростислава Юрий направил в Переяславль другого своего сына Андрея. Ростислав узнал о намерениях князя Мстислава Изяславича и сумел опередить его. Он оставил Андрея в Переяславле, а сам устремился к Сакову — одному из торкских городов в Переяславской земле—и захватил турпеев врасплох: «согнал» их у Днепра «и, поймав е (их. — А.К.), переведе е Переяславлю». Такова была обычная практика русских князей в отношении «своих поганых»: когда опасались, что они могут перейти на сторону противника, их силой изгоняли с прежних мест обитания и переводили на новое место. Трудно сказать, вошли ли турпеи в состав войска Ростислава Юрьевича или Юрия Долгорукого и, если вошли, насколько были надежны, но помочь Мстиславу Изяславичу теперь они уже точно были не в состоянии.

Вскоре в Киеве стало известно о выступлении из Галича князя Владимирка Володаревича. Он со всеми своими войсками миновал Болохов и ряд других городов и приблизился к Володареву — городу, находящемуся уже в Киевской земле. Тогда же против Изяслава стали собираться силы черниговских князей. В этих чрезвычайно сложных для себя условиях Изяслав Мстиславич предпочел сначала нанести удар по наиболее опасному противнику — Владимирку Галицкому. («Се ми есть ближе, — объяснял он свой выбор, — к тому пойду переже».) Изяслав срочно призвал в Киев сына Мстислава с союзными берендеями, а сам отправился в Вышгород к Вячеславу.

Здесь между племянником и дядей состоялся примечательный разговор. Изяслав объявил о готовности передать Вячеславу Киев и вообще любую волость, которую тот пожелает: «Ты ми еси отець, а се ти Киев, а се волость которое тобе годно, то возми, а [и]ное мне вдаи». Но даже доверчивому Вячеславу было ясно, что племянник расщедрился так только потому, что не надеется защитить Киев от превосходящих сил вражеской коалиции. Поначалу он воспринял предложение Изяслава как издевку и отвечал «с гневом»: «Чему (почему. — А.К.) ми еси во оном дни не дал, но с великим соромом ехах ис Киева?! Аже рать идет из Галича, а друга[я] от Чернигова, то ты мне Киев даешь!» Но и на этот раз Изяславу удалось уговорить дядю, заверить его в своей искренней любви и дружбе: «Я[з] есмь к тобе слал, а Киев тобе дая, и то ти есмь являл: с тобою могу быта, а с братом твоим Гюргем не управити ми есть. Но тебе люблю, акы отца, и ныне ти молвлю: ты ми еси отець, а Кыев твои, поеди во нь». Вячеславу слушать такие слова было приятно, и он согласился принять предложение племянника. Князья целовали крест в вышгородской церкви Святых Бориса и Глеба, у самых гробниц князей-мучеников, на том, что «Изяславу имети отцемь Вячеслава, а Вячеславу имети сыном Изяслава». Это был договор, рассчитанный на длительную перспективу. Отныне Изяслав намеревался править в Киеве, прикрываясь «старейшинством» Вячеслава и тем самым нейтрализуя все претензии Юрия Долгорукого на великокняжеский стол. Тогда же целовали крест и бояре обоих князей, «ако межи има добра хотети и чести ею (их. — А.К.) стеречи, а не сваживати ею (то есть не ссорить их. — А.К.)».

По взаимной договоренности в поход против Владимирка выступал один Изяслав. Вячеслав же должен был отпустить с ним свой полк, а сам остаться дома — либо в Вышгороде, либо («коли тобе годно», как говорил ему Изяслав) в Киеве. Вячеслав выбрал второе и вновь сел в Киеве на «Ярославле дворе».

В августе 1150 года Изяслав, соединившись с братом Владимиром и сыном Мстиславом, выступил из Киева. Полк Вячеслава должен был следовать за ним, но вовремя не поспел. Войска остановились у Звенигорода, городка к юго-западу от Киева, а затем двинулись еще дальше навстречу Владимирку, к Тумащу — городу, расположенному на реке Стугне, вблизи области «черных клобуков». Здесь к Изяславу присоединились сами «черные клобуки» — берендеи, печенеги и торки: «жены своя и дети своя в городех затворивше на Поросьи, а сами приехаша к Изяславу всими своими силами». Наутро, «исполчившись», Изяслав переправился через Стугну, а затем и через ее приток Ольшаницу. Владимирко со своими полками стоял в верховьях Ольшаницы. Обе рати сошлись на противоположных берегах реки и начали перестреливаться между собой. Тут-то и выяснилось явное превосходство галицкой рати. Первыми устрашились «черные клобуки»: «погании же видивше силу велику Володимирю, и убояшася, а Изяслав бе у мале (с малыми силами. — А.К.), а Вячеславль бяше полк к нему не притягл прити». Летописец приводит речь, с которой берендеи обратились к Изяславу: «Княже, сила его велика, а у тебе мало дружины. Да же не переидеть на ны черес реку; не погуби нас, ни сам не погыни. Но ты нашь князь, коли си[ле]нь будеши, а мы с тобою. А ныне не твое веремя, поеди прочь». Берендеев поддержали и киевляне.

Изяслав пытался убедить своих, взывал к их воинской чести в духе ратных призывов прежних русских князей: «Луче, братие, измрем еде, нежели сесь сором възмем на ся!» Но все было тщетно. Первыми позиции оставили киевляне, за ними торки и берендеи. Видя это, побежал и сам Изяслав со своей дружиной.

Это бегство оказалось неожиданным даже для Владимирка, который решил, что Изяслав отступает нарочно, для «лести», заманивая его в ловушку. Галичане не бросились преследовать отступающих, и это спасло Изяслава. Большая часть киевского войска сумела невредимыми вернуться к Киеву; полки Владимира «постиже» только «зад его (Изяслава. — А.К.)»: «овы изоимаша (захватили в плен. — А.К.), а другыя избиша».

К тому времени Юрий успел договориться с черниговскими князьями о совместных действиях. Когда Изяслав, только-только вбежавший в Киев, сидел на обеде с «отцом своим» Вячеславом, обсуждая сложившееся положение, стало известно, что соединенная рать Юрия и всех четырех черниговских князей подошла к Днепру и остановилась прямо напротив Киева. Юрий точно согласовывал свои действия с Владимирком и, очевидно, уже знал о бегстве Изяславовой рати. Киевляне на этот раз поддержали его. Они не просто отказались биться за Изяслава, но открыто стали переходить на сторону Юрия: «мнози поехаша в насадех к Гюргеви, а друзии почаша в насадех дружину его перевозити на сю сторону в Подолье». Подолье, или Подол, — низменная часть Киева, заселенная в основном торговым и ремесленным людом. Из этого летописного сообщения, между прочим, следует, что здесь к Юрию относились лучше, чем на аристократической Горе, где жила знать.