Чичерин, разумеется, выполнил указание политбюро. Но считал его ошибкой. Уже после Генуи Георгий Васильевич писал Ленину:

«В агитационных целях мы все, и я тоже, говорим, что от нас требовали в Генуе восстановления частной собственности. Сами мы знаем, что это не так: достаточно было напечатать боны якобы с уплатой через 15 лет, с тем чтобы никогда их не уплатить. Это повело бы к соглашению с правительствами. Кредиты — не из казны, а из кошельков частных лиц; после соглашений с правительствами, после создания доверия могут начать открываться кошельки в достаточно большом числе.

Чем же невыгодно было напечатать боны, по которым не платили бы, а соглашение имели бы? До сих пор не знаю Вашу действительную мысль… Незнание нашей основной мысли мне во всем мешает».

Ленин ответил наивному наркому в тот же день: «Общая мысль у меня: они разваливаются, мы крепнем. Если удастся, надо постараться дать шиши. Рук себе не связывать».

Чичерин, получив записку, в одиннадцать вечера вновь садится писать Ленину. Он твердо стоит на своем. В те времена еще можно было спорить с главой партии и государства: «Если «они» разваливаются, то аргумент против Вас, ибо через 15 лет мы будем настолько крепки, а «они» настолько развалены, что никто и не подумает принуждать нас к оплате. Боны имеют тот смысл, что спор переносится через 15 лет, когда соотношение сил будет иное. Я, впрочем, не сказал бы, что «они» разваливаются… Кризис идет на убыль».

Тем не менее некий шаг навстречу миру Советская Россия сделала. Выступая в Генуе 10 апреля 1922 года, Чичерин говорил о возможности сосуществования и экономического сотрудничества государств с различным общественным строем. Слова Чичерина следовало понимать так, что Советская Россия отказывается от экспорта революции и намерена устанавливать нормальные отношения со всем миром.

Но политическая практика опровергала декларации советских дипломатов.

Некоторые принципы советской внешней политики были заложены в первые же месяцы после революции. Это глубокое неуважение суверенитета других государств и презрение к международным договорам. Советские руководители исходили из того, что «пролетарское государство имеет право на красную интервенцию, походы Красной армии являются распространением социализма, пролетарской власти, революции».

У Советского Союза в двадцатых годах были две политики: государственная, которую осуществлял Наркомат иностранных дел, и коминтерновская. Призывы руководителей Коминтерна и Советского Союза к мировой революции, обещания поддержать вооруженное восстание пролетариата, откровенная помощь компартиям подрывали усилия советской дипломатии поладить с окружающим миром.

Скажем, Москва деньгами и оружием помогала немецким коммунистам, полагая, что мировая революция начнется в Германии. Одновременно Москва тесно сотрудничала с правительством Германии и с рейхсвером, который сокрушал коммунистов.

21 сентября 1922 года политбюро поручило «русским делегатам в Коминтерне предложить через германскую коммунистическую партию немецкой с. — д. партии ввиду ужасного положения, в котором находится Макс Гельц, обменять его на Тимофеева».

Инициатором был хозяин Петрограда и председатель Исполкома Коминтерна Григорий Зиновьев. Он обратился в политбюро: «Тов. Макс Гельц (член Компартии Германии) перенес две голодовки в тюрьме. Смертельно болен. Есть основание думать, что германское правительство отпустило бы его в Россию, если бы об этом попросили».

Сначала в ЦК намеревались пустить в ход межгосударственные контакты. Подготовили текст письма наркому иностранных дел Чичерину и полпреду в Германии Крестинскому с поручением «в полуофициальном порядке нажать на германское правительство в целях освобождения из тюрьмы и отправки в Россию коммуниста М. Гельца». Но потом решили действовать через Коминтерн.

Евгению Михайловичу Тимофееву, члену ЦК партии правых эсеров, в августе 1922 года был вынесен смертный приговор, когда в Москве расправлялись с политическими партиями. Смертную казнь заменили тюремным заключением.

Макс Гельц был одним из руководителей вооруженного восстания в Германии в марте 1921 года, за что его и посадили. Отпустили в 1928 году. Он уехал в Советский Союз. Женился на студентке Московского энергетического института Аде Пугавко. Один из ее сокурсников, Александр Ефимович Шейндлин, стал академиком. Он вспоминал эту яркую и живую молодую женщину.

В 1933 году Макс Гельц, купаясь в Волге, утонул. «По слухам, — писал академик Шейндлин, — его смерть не была случайной». А его вдова вышла замуж за одного из братьев Тур. Это был псевдоним популярных в ту пору драматургов, лауреатов Сталинской премии — Леонида Давидовича Тубельского и Петра Львовича Рыжея. После смерти Тубельского Петр Рыжей продолжал сочинять пьесы вместе со своей женой Ариадной Тур…

После Первой мировой войны коммунисты получили в Центральной Германии много мест в ландтагах и чувствовали себя уверенно. Партия, в которой состояли триста пятьдесят тысяч человек, имела четырнадцать депутатов в рейхстаге и пятьдесят семь в ландтагах. Коммунисты опирались на солидную систему партийной печати — тридцать три ежедневные газеты.

В 1923 году в опорных пунктах левых — в Берлине, Гамбурге, в Рурской области — начались массовые забастовки, демонстрации, формировались рабочие сотни и звучали призывы к пролетарской революции. 11 июля ЦК компартии Германии принял воззвание «К партии» с призывом к вооруженной борьбе на случай реакционного государственного переворота. На следующий день руководитель немецких коммунистов Генрих Брандлер сообщил старому соратнику — секретарю Исполкома Коминтерна Карлу Радеку: партия рассчитывает на боевую помощь со стороны Советского Союза.

Карл Бернгардович Радек — одна из самых ярких фигур в большевистском руководстве, человек острого и язвительного ума, очень образованный и циничный. Он родился во Львове, свободно владел основными европейскими языками, и в Польше, и в Германии чувствовал себя как дома. Русский он освоил уже во взрослом возрасте. После Октябрьской революции он не раз безуспешно пытался поднять вооруженное восстание в Германии, куда приезжал нелегально, где работал в подполье и даже попадал в тюрьму. Все руководители компартии Германии были его давними товарищами. Большой карьере Радека в Москве помешала изрядная доля авантюризма.

Руководители немецкой компартии настаивали на том, что промедление опасно: можно упустить время. Генрих Брандлер писал в Москву: «Напряжение царит не только в Берлине, но и по всей стране. Партия уже провела всю нелегальную подготовку и, если пойдем на решающее выступление, одержит победу».

На осень 1923 года коммунисты наметили вооруженное восстание, которое должно было начаться в Руре и Саксонии. Руководителей компартии вызвали в Москву и предложили такой план действий. Коммунисты берут власть в пролетарских районах. Федеральное правительство отправляет туда войска. Пролетарские сотни дают правительственным войскам решающий бой, побеждают, и коммунисты приходят к власти по всей Германии.

В Москве уверились, что немецкие коммунисты способны добиться успеха. Вдохновленный этой перспективой генеральный секретарь ЦК партии Сталин написал открытое письмо главному редактору газеты коммунистов «Роте фане» Августу Тальгеймеру. Письмо немцы опубликовали 10 октября.