– Прости меня, – сказал Морозко.

Воздух вокруг него был холодным, несмотря на жар рук. Вася почувствовала, что дрожит. Она прикоснулась к своей поврежденной коже. Щека оказалась гладкой и теплой, без всяких отметин.

– Больше не болит.

Она заставила себя говорить спокойно.

– Да, – подтвердил он. – Кое-что я могу излечивать. Но не могу лечить бережно.

Она посмотрела на погубленные пальцы рук и ног.

– Лучше так, чем стать калекой.

– Ты права.

Однако когда он касался ее ног, она не смогла сдержать слезы.

– Ты дашь мне руки? – спросил он.

Вася медлила. Кончики пальцев у нее обморозились, одна кисть была неловко перемотана тряпицей, чтобы закрыть рваную дыру на ладони, оставшуюся с той ночи, когда упырица приходила за Константином. Воспоминание о боли было ошеломляющим. Он не стал ждать ее ответа. Все ее силы ушли на то, чтобы не кричать, пока кончики ее пальцев становились теплыми и розовыми.

Наконец он взял левую руку и начал разматывать повязку.

– Это ведь вы меня ранили, – сказала Вася, чтобы отвлечься. – В ту ночь, когда пришла упырица.

– Я.

– Почему?

– Чтобы ты меня увидела, – объяснил он. – Чтобы запомнила.

– Я же уже вас видела. Я не забыла.

Он склонялся над ее рукой, но она видела изгиб его губ – невеселая горьковатая улыбка.

– Но ты сомневалась. Стоило мне исчезнуть – и ты перестала бы верить себе. Сейчас в домах людей я всего лишь тень. Когда-то я был гостем.

– А кто тот одноглазый?

– Мой брат, – отрывисто ответил он. – Мой враг. Но это долгая история и не на сегодня. – Он отложил тряпицу, и Васе пришлось бороться с желанием сжать руку в кулак. – Это залечить будет труднее, чем обморожение.

– Я ее то и дело бередила, – призналась Вася. – Это вроде помогало защитить дом.

– Должно было помочь, – подтвердил Морозко. – В твоей крови есть сила. – Он прикоснулся к ране. Вася вздрогнула. – Но совсем немного, потому что ты очень юная. Вася, я могу это залечить, но у тебя останется отметина.

– Ну и ладно, – сказала она, но справиться с дрожью в голосе у нее не получилось.

– Хорошо.

Он потянулся к полу и зачерпнул пригоршню снега. Вася на мгновение растерялась: она увидела ели и снег на земле – синий от сумерек и красный от огня. Но тут дом снова возник вокруг нее, а Морозко вдавил снег в рану у нее на ладони. Все ее тело окаменело, а потом пришла боль – еще более сильная, чем раньше. Она проглотила крик и сумела не шевельнуться. Боль стала невыносимой, и у нее все-таки вырвалось рыдание.

А потом боль резко исчезла. Он выпустил Васину руку, и она чуть не упала на пол. Ее спас гнедой: она завалилась на его теплый бок и удержалась за гриву. Жеребец повернул голову и ткнулся храпом в ее дрожащую руку.

Вася оттолкнула его морду, чтобы взглянуть на руку. Рана исчезла: осталась только холодная бледная отметина, безупречно круглая, в самом центре ладони. Когда девушка повернула ее к свету, она заблестела, словно под кожей у нее прятался кусок льда. Нет… ей просто кажется.

– Спасибо.

Она зажала руки между коленей, чтобы спрятать их дрожь.

Морозко встал на ноги и отступил, глядя на нее с высоты своего роста.

– Все заживет, – сказал он. – Отдыхай. Ты – моя гостья. Что до твоих вопросов… Ответы будут. В свое время.

Вася кивнула, продолжая рассматривать свою руку. А когда она снова подняла голову, он уже исчез.

– Найдите ее! – потребовал Константин. – Приведите обратно!

Однако мужики идти в лес отказались. Они преследовали Васю до его кромки, но там остановились, бормоча про волков и бесов. И о жутком морозе.

– Теперь Бог ей судья, батюшка, – сказал Тимошкин отец, и Олег согласно кивнул.

Константин колебался, не зная, что делать. Темнота под деревьями казалась непроницаемой.

– Вы правильно сказали, дети мои, – промолвил он весомо. – Бог ей судья. Идите с Богом.

Он осенил их крестным знамением.

Мужики направились в деревню, о чем-то тихо переговариваясь. Константин вернулся в свою холодную неуютную комнату. Вечерняя каша комом лежала у него в желудке. Он зажег свечу перед иконой Богородицы, и сотня теней яростно запрыгала по стенам.

– Дурной раб! – прорычал голос. – Почему ведьмочка свободно ушла в лес? Когда я сказал тебе, что ее надо запереть? Что ее надо отправить в монастырь? Я недоволен, раб мой. Я очень недоволен.

Константин упал на колени и съежился.

– Мы сделали, что могли! – попытался оправдываться он. – Она – сатанинская дочь.

– Эта ведьма сейчас у моего брата, и если у него хватит ума разглядеть ее силу…

Свеча затрещала и оплыла. Скорчившийся на полу священник застыл.

– Твой брат? – прошептал Константин. – Но ты… – Тут свеча погасла, и осталась только дышащая темнота. – Кто ты?

После долгого изматывающего молчания голос захохотал. Константин не был уверен, что он это услышал: может, только увидел в колебании теней на стене.

– Приносящий бурю, – пророкотал голос не без удовлетворения. – Потому что именно так ты один раз меня призвал. Но когда-то давно люди называли меня медведем.

– Ты дьявол! – прошептал Константин, сжимая кулаки.

Все тени захохотали.

– Как тебе угодно. Но в чем разница между мною и тем, кого ты называешь Богом? Я тоже наслаждаюсь делами, творимыми во имя мое. Я могу осенить тебя славой, если ты будешь следовать моей воле.

– Ты, – снова прошептал священник. – Но я считал…

Он считал себя отмеченным Богом, особенным. А оказался облапошенным и действовал по указке беса. «Вася…» У него перехватило дыхание. Где-то в глубине его сердца жила гордая девушка, скачущая на коне под летним солнцем, смеющаяся вместе с братом на лавке у печи.

– Она умрет! – Он прижал кулаки к глазам. – Я сделал это, служа тебе…

Еще говоря это, он подумал: «Никто не должен узнать».

– Ей следовало отправиться в монастырь. Или прийти ко мне, – проговорил голос обыденным тоном, в котором еле заметны были нотки гнева. – Но теперь она у моего брата. Со Смертью, но не умершая.

– Со смертью? – еле слышно пролепетал Константин. – Не умерла?

Ему хотелось, чтобы она умерла. Хотелось, чтобы она была жива. Хотелось самому умереть. Если голос не замолкнет, он сойдет с ума.

Молчание затянулось, но когда он почувствовал, что больше не выдержит, голос снова зазвучал.