Короче говоря, все испытывали – каждый по-своему – полноценный утренний, он же фактически и обеденный кайф: встретились за столом люди, которые мечтали увидеть друг друга, потому что невероятно соскучились. Бывает же так…

Катя «переживала», вероятно, какие-то собственные откровения.

Грязнов – тот вообще ни о чем, кажется, не думал, и причина, по которой он оказался именно здесь – в этом городе, этом доме и за этим столом, – его совершенно не занимала. Он существовал как чистое и незамутненное творение природы, обладающее лишь высокочувствительными щупальцами-инстинктами: вижу и беру, а до чего не дотянусь, то и не беру.

Надеясь на сохранение их строжайшей интимной тайны, Александр сказал об этих своих наблюдениях Майе во время завтрака. Сказал шепотом, на самое ушко, касаясь ее кожи губами, а она едва не захлебнулась от смеха. И так посмотрела на него!.. Но никто на них не обратил внимания, что лишний раз подтвердило точность его наблюдения.

Майя и потом долго еще вздрагивала от спазм смеха, сдерживая себя, когда видела, с какими сом-намбулическими лицами, молча, «соседствовала» эта, кажется, полностью вошедшая во вкус виртуального общения, парочка. А у самой прямо плавилось ухо – да что ж это такое?!

Александр спросил у Майи, как у нее с работой. Опомнившись, она ответила, что еще утром позвонила главному редактору и сказала, что размышляет над срочным материалом, и просила не беспокоить. Они, улыбаясь, поняли друг друга.

Но предстояло посещение больницы. Потому что самым весомым аргументом для возобновления расследования обстоятельств гибели – пока только так! – рядового Хлебородова, станет требование, поступившее от его матери. Все остальные просьбы и прочее – сопутствующее. Платит за расследование Комитет солдатских матерей, и слава Богу. Просит невеста – тоже хорошо, правильно. Но мать! Решающий аргумент против тех, кто захочет по-быстрому отрапортовать и спихнуть это дело в архив.

Вот об этом-то и начал Турецкий разговор с Грязновым. Не для того, что бы что-то прояснить или открыть новое для себя, а больше с той целью, чтобы женщинам, вольно или невольно втянутым уже в само расследование, стало понятно, зачем нужны те или иные их действия.

Уже заранее было известно Александру Борисовичу – поскольку тогда телеграмма из воинской части звучала бы иначе, – что будет написано в окончательном выводе военной прокуратуры. Вот что они напишут:

«Причинами данного происшествия явилась личная недисциплинированность… тыр-пыр, восемь дыр… а также психическое расстройство самого рядового имя-рек. Виновные лица в причинении телесных повреждений в ходе проверки выявлены не были… Следствие прекращено на основании статей 212 и 213 УПК». Точка.

И приложат акт судебно-медицинской экспертизы, откуда и списано будет объяснение причин акта суицида.

Да, все будет именно так. На первом этапе расследования. Как бывало уже. И как еще, к сожалению, не раз повторится. Да только вот, извините, господа, у меня на руках заявление матери погибшего. А она требует более тщательной экспертизы. Не верит она вам, уж извините. И я бы не поверил. И пока труп не зако-пали, давайте-ка проведем еще одну – независимую – судебно-медицинскую экспертизу. И сравним результаты. И допросим некоторых фигурантов, о которых ваше следствие почему-то умалчивает, хотя свидетели их называют. И… ну и так далее.

В таких ситуациях – это прекрасно знали и Турецкий, и Грязнов – кардинальным решением было бы такое, после которого настырный следователь – тот же Александр Борисович – просто заткнулся бы. Хотя бы на время. До погребения. А там пусть эксгумирует… Если сможет. Но скорее всего ему, следователю, придется срочно заняться поправкой собственного здоровья, подорванного на неустанной государевой службе…

Собственно, в его размышлениях для того же Славки не было ничего нового. Другое дело, что начинать обсуждение этой темы сейчас, за столом, показалось не совсем уместным.

Они так ничего и не решили, но вмешался новый фактор.

Позвонил на мобильник Турецкого Филипп Агеев. И сказал, что по его наблюдениям в военной прокуратуре наблюдается некоторая паника. Никто, как выяснилось, не может отыскать Александра Борисовича Турецкого. Зачем он срочно понадобился военной прокуратуре, тоже неизвестно. Откуда сведения? Да вот, вчера допоздна бомбила звонками и вопросами известная девушка Алевтина Григорьевна, исполнявшая, по ее словам, указание своего шефа.

– Так ведь еще и двух дней-то не прошло, – возразил Турецкий. – Чего они суетятся?

Вообще-то предположить можно, подумал Александр. Наверняка он нужен не Паромщикову, а его верной помощнице. Но этого он, естественно, вслух не произнес. А сказал другое. Возможно, они решили поделиться с ним своими знаниями о кафе в Мытищах? Или они установили личность автора письма, потрудившись над выяснением обстоятельств самоубийства, словно бы предсказанного в известном письме самим потерпевшим? Или же кем-то спровоцированного? Но тут нужен умный аналитик. И плюс та фактура, которой обладал Александр Борисович, и пока никто другой. Так что – большой вопрос.

– Филя, а тот твой сисадмин из интернет-кафе не мог им «продать» тебя?

– Вряд ли, не в его интересах. У нас разговор с ним был крутой. Я для солидности попросил Демидыча меня сопровождать, ну, ты понимаешь…

Турецкий понимал, что уже один вид Володи Демидова может внушить почтение, после чего стороны быстро приходят к согласию.

– К тому же пленку мы вернули, а больше я там и не был. На что и на кого ему жаловаться? Он же не знает, кто конкретно нас интересовал…

Турецкий тот свой мобильник, который использовал в основном в Москве, выключил, улетая, и потому никто из чужих не мог достать его – обычная предосторожность. Он, кстати, так и остался лежать в бардачке машины. А тот, по которому он сейчас разговаривал, был известен немногим, главным образом в «Глории» – для немедленной связи. Поэтому вполне вероятно, что Алевтина пробовала дозвониться, но у нее, естественно, ничего не получилось. Исчез Турецкий! Вот военная прокуратура, и в первую очередь Игорь Паромщиков, заволновалась. Как бы он не опередил их? Все ведь может быть.

Ирина вот тоже знает этот номер, но ни разу не позвонила. Может, из упрямства, из-за того, что опять с бабой, по ее мнению, связался, в командировку «намылился»? Или потому, что никто домой ему не звонил? А ведь он сам, как прилетел, так сразу и отзвонил ей, чтоб зря не волновалась…

– Ладно, Филя, я с Костей свяжусь и, если что, перезвоню тебе.

– Возвращаешься когда?

– Да вот, сперва в больницу, там после двух пустят, а потом видно будет…

Услышав такой ответ, Майя заметно преисполнилась понимания особой важности данного заявления.

– Саша, посмотрите на меня, мне не стыдно будет появиться в таком виде и вместе с вами в больнице? И как отреагирует Лана? А что люди скажут? Они ведь меня знают… Я, к сожалению, заметная здесь фигура. Это я вчера немного волю себе дала, а так…