Алису Вера застала у Джона Старка и порадовалась за супругов. Сообщила про общий сбор, велела всех вызвать, потом попросила передать трубку Джону. К нему у нее тоже была просьба.

Через полтора часа все причастные к «семейному делу» собрались в гостинице «Премьер Палас», таково было предложение Джона Гордона.

У входа в отель их встретила Алиса и проводила в бизнесцентр. Там они с сотрудниками часто работали над рекламной кампанией для Старка. Лифт поднял их на второй этаж. Здесь было три малых конференц-зала и один большой. Собраться решили в одном из малых залов. Как и остальные, он был оборудован слайдопроекторами, экранами и разнообразной современной техникой.

Вскоре собралась вся компания: Вера и Андрей, Джон и Алиса, бабушка Влада, Виктор и Вячеслав Демьянович. Все расселись в удобные кресла вокруг овального стола. Старк распорядился, чтобы подали чай, кофе и крепкие напитки.

Наконец суета прекратилась. Все выжидающе смотрели на психотерапевта. Но не успела Вера рта раскрыть, как Голембо спросил:

– А где Евгения Борисовна?

– Да, где тетя Ивга? – поддержал его Виктор.

– Странно, что ее нет. Я звонила ей на автоответчик, оставляла информацию, – удивилась Алиса.

– Она… уехала, – слегка напряженно проговорила Лученко.

– Ее нет в городе? – переспросила Алиса, всматриваясь в лицо докторши. Но Вера была невозмутима.

– Нет, – подтвердила Вера, не обманывая насчет метафизического местонахождения Алисиной тетки.

– Вечные эти ее симпозиумы, – проворчала старуха Владилена. – Зачем нас сюда притащили? У меня дома дела!

– Да, я тоже, признаться, очень занят! – сообщил профессиональный бездельник Виктор, но при этом с удовольствием придвинул к себе бокал вина.

Больше никто из гостей не выказал нетерпения. Вера поднялась, в тишине прошлась по небольшому конференц-залу, думая, что эти стены еще никогда не слышали того, что будет здесь сказано. Потом встала за своим стулом.

– Просьба ко всем. Пока я буду говорить, не нужно перебивать. Вы все узнаете из моего рассказа, и мы скорее освободимся. Итак, Алиса обратилась ко мне с необычной просьбой: попытаться раскрыть «семейное дело» десятилетней давности. Дело с первого взгляда выглядело совершенно бесперспективным. Я бы назвала это латентным преступлением. То есть таким, какое невозможно раскрыть.

– И поэтому вы ринулись его раскапывать! – вставил шпильку Виктор.

– Во-первых, все события случились давно. – Не обратив никакого внимания на выпад брата Алисы, рассказчица продолжала: – Во-вторых, все участники той трагедии представлялись мне каким-то плотным спрессованным комком, разлепить который тогда казалось невозможным. И мой первый разговор подтвердил худшие опасения. Все вы вели себя так, словно ваши умершие близкие не заслуживают восстановления истины. Одна только Алиса хотела знать правду. Но никто из вас не поддержал ее. Это было несправедливо, и потому я решила попробовать. Я стала рассматривать каждого из вас под увеличительным стеклом подозрений. Мотив и возможность сделать смертельный укол были у каждого.

– Это ложь. У меня не было никакого мотива, – возразил Голембо. Он сидел с сумрачным видом, сложив перед собой на столе большие смуглые руки.

– Лукавите, Вячеслав Демьянович! И мотив у вас был, и возможность. Раз уж вы упрекаете меня в необъективности, начну с вас. – Вера повернулась к бизнесмену и стала обращаться к нему. – Вы любили Ксению Бессонову, вам невыносимо было видеть ее страдания. У вас своя фармацевтическая компания, значит, о лекарствах знаете достаточно. Для вас эвтаназия с точки зрения нравственности могла быть не преступлением. Вполне возможно, что вы смотрели на нее так же, как смотрят в Нидерландах и многих других странах – как на «легкую смерть». Вы могли сделать инъекцию, желая избавить любимую женщину от страданий. Что касается Павла Бессонова, то его вы, мягко говоря, не одобряли. Вы умоляли его отвезти Ксению в швейцарскую клинику. Но он не захотел. Значит, вы вполне могли внутренне согласиться с наказанием соперника за упрямство – заключением в тюрьму за преступление, которого он не совершал.

– Я не стану тупо утверждать, что эти доводы абсурдны. Определенная логика в ваших словах есть. Но я этого не делал. – Бизнесмен прямо посмотрел в глаза психотерапевту.

– Я знаю, – кивнула Вера. – Просто мне необходимо объяснить всем вам, как я сумела решить эту задачу. Продолжим. – На этот раз Вера обернулась к бабушке. – Вас, Владилена Геннадиевна, я тоже подозревала. И очень серьезно.

– Меня?! Да как вы посмели! – От неожиданности старуха перевернула рюмку с ликером, и он растекся густой лужей по полированной поверхности стола. Алиса стала промокать ликер салфетками. – Это неслыханно! Мой сын, моя невестка, мои бедные несчастные дети! – патетически запричитала Влада.

– Объясню, как я посмела. – Вера спокойно пригубила мартини и, обращаясь уже ко всем, спросила: – Для кого из вас новость, что бабушка Влада терпеть не могла свою невестку Ксению Бессонову?

– Это не новость. Все об этом знали. Да она и не скрывала, – грустно вздохнула Алиса.

– Во время нашего первого разговора вы мне сразу сказали, что Ксения была недостойна Павла. Не так ли?

– Это неправда. Я такого не говорила! – наигранно возмутилась старуха.

– Ничего не изменится, если вы будете отрицать очевидное. – Лученко смотрела на Владилену с нескрываемым упреком.

– Поздно меня воспитывать. Стара я для этого! – огрызнулась Влада.

– Вы настолько ревновали своего сына Павла к красавице невестке, что даже внучку вычеркнули из своей жизни. И лишь потому, что девочка поразительно похожа на мать.

– Вера Алексеевна, не надо! – запротестовала Алиса.

Одно дело знать, что тебя не любит собственная бабушка, а другое – своими глазами видеть, как она пытается сохранить лицо при полной его потере. Молодой женщине было тяжело. Но казалось, Лученко намеренно не обращает внимания ни на чьи переживания. Что-то более важное, чем дискомфорт действующих лиц этой семейной трагедии, двигало ею.

Странно устроены люди. Жалуются на недостаток денег, удобств, благ, метров квадратных или уважения со стороны начальства. Недовольные стонут, плачут и рыдают, молятся, бьются в непосильных бытовых войнах – но практически ничего не способны изменить. И никто, решительно никто не обращался к психотерапевту из-за недостатка воспитания. Не жаловался на неумение дать близким хоть немного душевного тепла. Значит, воспитанные, чуткие и понимающие пока никому не нужны…

Не понимаем друг друга. Не равны друг другу и порой даже сами себе. Мир заражен неравенством, как любовь ревностью, как жизнь – смертью. Параллельные, никогда не пересекающиеся миры – это мы, неравные. Некрасивая и толстая завидует красивой и стройной. Бедный завидует богатому и ненавидит его. Глупый никогда не поймет умного. Безногому инвалиду всегда будет тяжело жить в мире, приспособленном для пешеходов и пассажиров. И у глухонемых, и у слепых – тоже свои параллельные, абсолютно отдельные миры. Хотя тот, кто все это затеял, равенства и не планировал… Но неравенство усиливается непониманием, а непонимание – нежеланием понимать. Неужели сочувствующий и понимающий человек попросту не нужен? К примеру, веками никому не требовалось поголовное умение читать и писать. Как понадобилось – глянь-ка, все вокруг уже грамотные стали. Стало быть, и понимание, и чуткость душевная тоже пока что не требуются. Ну еще бы! Если энергичный пройдоха начнет понимать скромного тихоню, он не сделает карьеру. И так будет, пока что-то важное не понадобится людям. Тогда чуткость станет обычным делом, вроде «здрасте»…