У сестер сохранилась прежняя привычка, еще с тех времен, когда была жива тетя: в девять часов вечера откладывать всю работу и начинать общую беседу, во время которой они обычно расхаживали туда-сюда по гостиной. В этот час они пересказывали друг другу истории, которые писали, в подробностях излагая сюжеты. Раз или два в неделю каждая из сестер читала остальным написанное и выслушивала замечания. Шарлотта признавалась, что эти замечания довольно редко вынуждали ее что-либо менять в тексте, поскольку ею владело чувство, будто она описывает реальную действительность. Однако вечерние чтения представляли для всех несомненный интерес: они освобождали от гнетущей повседневности и давали свободу. Именно в один из таких вечеров Шарлотта решила, что сделает героиню своего романа невзрачной, малорослой и непривлекательной, вопреки сложившейся литературной традиции.

Автор проникновенного некролога, посвященного «смерти Каррера Белла»203, скорее всего, почерпнул свои сведения от самой мисс Бронте. Осмелюсь процитировать то, что он пишет о «Джейн Эйр».

Однажды она сказала сестрам, что они не правы, и не правы в моральном смысле, когда делают героинь своих романов красавицами и считают, что это в порядке вещей. Те возразили, что иначе невозможно сделать героиню интересной читателю. Ответ Шарлотты был таков: «Я докажу, что вы не правы. Я выведу героиню такой же маленькой и невзрачной, как я сама, но она покажется вам обеим интересной». Так появилась, по ее словам, Джейн Эйр. «Однако она – это не я, совсем не я». По ходу работы роман стал захватывать писательницу. Когда она дошла до описания Торнфилда, ей уже трудно было остановиться. Будучи крайне близорукой, она писала в маленьких квадратных записных книжечках, близко поднося их к глазам; первый вариант всегда набрасывался карандашом. Она принялась за работу и не прекращала ее в течение трех недель. К моменту, когда героиня покинула Торнфилд, писательница находилась почти что в лихорадке и потому вынуждена была приостановиться.

Вот и все, как я понимаю, что мы знаем о концепции и композиции этой замечательной книги, которая, впрочем, была только начата к тому моменту, когда мисс Бронте с отцом вернулись в Хауорт из полной тревог поездки в Манчестер.

Они прибыли домой в конце сентября. Мистер Бронте с каждым днем чувствовал себя все лучше, хотя ему по-прежнему запрещалось чересчур напрягать зрение. В отсутствие Шарлотты дела в доме шли совсем не так плохо, как она опасалась, и ей оставалось только выразить благодарность Господу за то, что не случилось ничего дурного.

Вскоре после приезда мисс Бронте получила предложение открыть школу в некоем месте вдалеке от Хауорта. Ничего определенного об этом предложении мне узнать не удалось, кроме того, что оно вызвало следующий характерный для Шарлотты ответ в письме:

Оставить дом!.. Я думаю, что никогда не смогу найти здесь себе работы, да и вообще занятий. Здесь пройдет лучшее время моей жизни, все мои способности и немногочисленные умения будут утрачены. Эти мысли причиняют мне боль, но тем не менее, когда я обращаюсь за советом к своей совести, она подтверждает, что я поступаю правильно, оставаясь дома, а как только я поддаюсь желанию освободиться, она приносит мне сильнейшие угрызения. Вряд ли выйдет что-либо хорошее, если я проигнорирую подобные предупреждения. Хотелось бы поскорей снова получить от тебя весточку. Соберись с духом и заставь его дать тебе ясный, а не расплывчатый ответ на вопрос, каких именно учениц он может обещать. Людям часто кажется, что они способны на великие подвиги, до тех пор, пока не попробуют что-либо сделать. И найти учеников – это совсем не то, что найти какой-либо товар для продажи.

Как бы ни проходили эти переговоры, в конце концов Шарлотта решила послушаться голоса совести, приказывавшего ей оставаться дома до тех пор, пока ее присутствие могло радовать или утешать тех, кто пребывал в печали, а также иметь хоть малейшее влияние на того, кто был причиной этой печали. Следующий фрагмент дает нам представление о заботах обитателей хауортского дома. Письмо датировано 15 декабря.

Надеюсь, ты не замерзла; холода здесь просто ужасающие. Не припомню в прошлом таких полярных дней. Должно быть, Англия действительно дрейфует в сторону Арктики. Небо совершенно ледяное, земля промерзла, ветер напоминает обоюдоострую бритву. Из-за этой погоды мы все жестоко простужены и кашляем. Бедняжка Энн жестоко страдала от приступов удушья, но теперь ей, слава Богу, гораздо лучше. Мы пережили две беспокойные ночи на прошлой неделе, когда ее кашель и затрудненное дыхание было страшно даже слышать, но она переносила все без единой жалобы, позволяя себе только вздохнуть в те минуты, когда чувствовала себя совсем измотанной. Энн обладает удивительной, героической способностью к терпению. Я восхищаюсь ею, но сама бы так поступать не могла. <…> Ты пишешь, что я должна «рассказать тебе многое». Что же ты хотела бы услышать? Ничего не происходит в Хауорте – по крайней мере, ничего хорошего. Где-то неделю назад у нас случилось одно маленькое происшествие, заставившее нас очнуться, но вряд ли сообщение о нем принесет тебе удовольствие, как не принес его нам этот случай, и вряд ли ты скажешь мне спасибо за такой рассказ. Это было просто-напросто посещение полицейского офицера, который приехал к Б., чтобы попросить его либо заплатить долги, либо проехаться с ним в Йорк. Долги, разумеется, пришлось заплатить. Мало приятного в том, чтобы время от времени терять деньги таким образом, но что пользы долго толковать о подобных вещах? Это не сделает его лучше.

28 декабря

Писать тебе сейчас кажется мне каким-то фарсом, поскольку у меня нет ничего, достойного рассказа. И это было бы фарсом и мне следовало бы отложить письмо недели на две, если бы не два обстоятельства. Во-первых, мне хочется получить от тебя очередную весточку. Все твои письма очень интересны, в них есть некая изюминка, и в то же время они наполнены жизненными подробностями. Получать их и читать – сплошная радость, но я не могу надеяться на них, если не отвечу тебе. Хотела бы я, чтобы можно было устроить переписку в одну сторону. Вторая причина того, что я тебе пишу, – это замечание в твоем последнем послании об одиночестве, которое ты чувствуешь, почти как я в Брюсселе, и потому тебе особенно хочется дождаться отклика от старой знакомой. Это мне близко и понятно. Помню, когда я жила в упомянутом тобой городе, даже крошечная записка из дому была для меня драгоценной. Вот поэтому я и пишу. Но есть и третья причина: меня преследует страх, что ты решишь, будто я тебя забыла и в разлуке мое отношение к тебе охладеет. Забыть тебя – это противно всей моей природе. Хотя если бы мы все время находились рядом, я могла бы по временам изрыгать пламя и взрываться, да и ты сердилась бы на меня, но в конце концов мы всегда мирились бы и продолжали идти по жизни дружно. Приходилось ли тебе испытывать недовольство собой, когда долго живешь на одном месте, в одном окружении, когда приходится бесконечно повторять одни и те же скучные действия? Мне приходилось, я и сейчас пребываю в этом незавидном состоянии духа. По-видимому, у меня дурной темперамент – слишком раздражительный, необузданный и пылкий. Мне почти что хочется приобрести то постоянное спокойствие, которое свойственно миссис ***, по твоему описанию. Или я, по крайней мере, с радостью приобрела бы ее способность скрывать свои чувства и властвовать собой. Но, позаимствовав ее хладнокровие, я отказалась бы от ее искусственных привычек и идеалов. В конце концов я предпочитаю оставаться такой, какая я есть. <…> Ты правильно поступаешь, что не позволяешь себе сердиться на всякие условности. Рассматривай все новое как возможность получить жизненный опыт: видишь мед – собери его. <…> Мне не кажется, что нам следует относиться с презрением к явлениям этого мира просто потому, что мы пока не привыкли к ним. Напротив, часто те обычаи, которые выглядят абсурдно, имеют под собой глубокие основания, и, если мне снова когда-нибудь доведется оказаться в среде иноземцев, я постараюсь тщательно все изучить, прежде чем осуждать. Постоянная ирония и склонность указывать на чужую вину – это всего лишь проявление глупости. Энн чувствует себя гораздо лучше, но папа уже две недели болен гриппом, он иногда просто ужасно кашляет, и настроение у него подавленное.