«Для нас, большевиков-ленинцев, интересы дела выше личных обид. Скажите, товарищ Жуков, после казни товарища Сталина Красная Армия победит малой кровью? На чужой земле?»

Жуков начал было вставать, но тут Тимошенко огромной пятернёй вдавил своего не в меру разговорчивого начальника штаба в кресло и, не вставая с места, заговорил сам:

«Не получится у нас малой кровью. Солдат не обучен. А уж про генералов наших и говорить не хочу. Твоя работа, Гуталин, ты этих лизоблюдов отобрал да из грязи в князи вознёс. Конечно, как колхозы распустим да невинных с Колымы вернём, народ по-другому дышать будет. С другим сердцем и на войну пойдёт. Да только одной смелостью сейчас города не берут. Другая война — война моторов, война техники. Людей годами готовить надо. А у нас что? Нефти добываем больше всех в Европе, а учебный налёт лётчиков ограничиваем лимитами на бензин. Танков понаделали — горы, а на обучение механиков моторесурс экономим. В Прибалтику прошлым летом пошли — стыдоба, чуть не половину танков на дорогах переломали. И это без противника, без бомбёжки… Да что танки — пулемётчики за трёхлетнюю службу три раза в поле постреляли, а всё остальное время ушло на хозработы да лекции про партию Ленина-Сталина… Нет, малой кровью не обойдёмся. И победы, и поражения у нас дорогие будут…»

Сталин снова зашагал по кабинету, подошёл к своему рабочему столу, долго и молча крутил в руках остро отточенный красный карандаш. Затем повернулся к военным и заорал:

«Так, значит, нас с Лаврентием на кол, да? Меня на кол, да? Щас! Напугал ежа голой жопой! Да я не таких, как вы, суки рваные, ниже параши опускал..»

Берия снял пенсне и с отчаянной решимостью начал грызть светлую дубовую панель в углу кабинета. Оторопевшие военные с изумлением взирали на Великого Вождя Народов, Лучшего Друга Физкультурников, который с головокружительной скоростью превращался в заурядного лагерного пахана. И в этот момент…

И в этот момент что-то затрещало, зашипело, засветилась зелёным светом шкала радиоприёмника, и голос Левитана, неповторимый, единственный голос, заполнил собой огромный кабинет

«ВНИМАНИЕ ВНИМАНИЕ

ГОВОРИТ МОСКВА

РАБОТАЮТ ВСЕ РАДИОСТАНЦИИ СОВЕТСКОЮ СОЮЗА

ПЕРЕДАЁМ ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ

В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС

Как стало известно из сообщении продажных и лживых буржуазных агентств Гавас и Рейтер, сегодня в два часа пополудни, в своём кабинете застрелился рейхсканцлер Германии, большой друг Советского Союза, разбойничий главарь кровожадной клики фашистских правителей товарищ Гитлер. Причины, побудившие Гитлера совершить самоубийство, пока неизвестны. В предсмертной записке, адресованной лидеру итальянских фашистов Бенито Муссолини, сказано дословно следующее: «Дуче, я пишу Вам это письмо в тот момент, когда длившиеся месяцами тяжёлые раздумья закончились принятием самого трудного в моей жизни решения».

«Да уж, решеньице», — пробормотал в углу Берия. Он перестал грызть панель и теперь ползал по полу в поисках пенсне. Голос Левитана продолжал гудеть набатной медью:

«В дипломатических кругах Берлина считают, что причинами самоубийства мог стать вчерашний доклад генерала Гудериана, в котором тот сообщил Гитлеру точное количество советских танков и танковых дивизий. В то же время берлинский корреспондент газеты «Вашингтон Пост», этого лживого рупора финансовых воротил Уолл-стрита, утверждает, что Гитлер застрелился, запутавшись в своих вредительских связях с мелкобуржуазной артисткой Евой Браун…»

Четыре человека в огромном кабинете с высоким сводчатым потолком обратились в слух, что крайне негативно сказалось на других чувствах: зрении и обонянии. Никто не заметил, как от дымящейся трубки Сталина загорелась зелёная ковровая дорожка, как огоньки пламени начали лизать тяжёлые шторы на окнах. Клубы дыма наполняли кабинет, и только маятник старинных часов истории равнодушно отбивал последние минуты субботнего дня 21 июня 1941 года…

А в это время на площадях Москвы было необычно многолюдно. Изнуряющая жара, которая весь день висела над городом, отступила лишь к полуночи, и теперь аромат цветущих лип выманивал москвичей на улицу. Толпы десятиклассников, совершенно равнодушных к измышлениям и сообщениям Гавас и Рейтер, спешили выяснить с десятиклассницами волнующие их вопросы — столичные школы проводили в тот день выпускные вечера. Гуляющая публика заполняла парапеты набережной Москвы-реки, и каждый второй считал своим долгом обратить внимание на негасимый свет в одном из окон Кремля. «Это кабинет товарища Сталина, там он всю ночь напролёт думает о нашем народном счастье!» Каждый первый думал, что негасимым кабинетом скорее всего является кремлёвский сортир, но старался не говорить этого вслух.

«Папа, папа! — детский голосок особенно ярко прозвучал в ночной тишине. — Папа, смотри! Из окна товарища Сталина дым валит!» Отец излишне глазастого ребёнка испуганно огляделся по сторонам и потащил дочку подальше от людей. «Ну что, что, что, что ты так кричишь… Ну, дым, ты что, дыма не видела? Дыма без огня не бывает… Значит, товарищ Сталин сгорел на работе…»

Странные события последних предвоенных дней можно тем не менее объяснить, связать в единую логическую цепочку в рамках некой гипотезы. Должен сразу же признать — первым выдвинул эту гипотезу киевский историк Кейстут Закорецкий. Главный аргумент, который он привёл в её подтверждение, достаточно сомнителен, но поскольку именно в рамки его гипотезы известные факты укладываются очень чётко — как патроны в обойму, — я готов не только полностью согласиться с Закорецким, но и попытаться творчески развить эту версию событий.

Итак, предположим, что в середине июня (где-то между 10 и 20-м числами) срок начала вторжения в Европу был ещё один раз изменён (первый перенос состоялся в апреле — мае 1941 г.), причём опять же в сторону приближения даты начала войны. Этот, третий по порядку и последний в реальности календарный сталинский план начала войны выглядел следующим образом:

1. В яркий солнечный день 22 июня происходит одна (или целая серия) провокаций — инсценировка бомбардировки советских городов немецкой авиацией.

2. Сразу после этого (днём или вечером 22 июня) вводится в действие план прикрытия. Вводится в полном объёме — включая действия ВВС Красной Армии по объектам на сопредельной территории.

3. 23 июня объявляется всеобщая открытая мобилизация.

4. Примерно через одну неделю (1–3 июля) отмобилизованные и развёрнутые в соответствии с оперативным планом, утверждённым на совещании в Москве 24 мая 1941 г., Северо-Западный, Западный, Юго-Западный и Южный фронты переходят в полномасштабное наступление.

Разумеется, прямых документальных подтверждений достоверности этого плана-графика нет. И их никто никогда не найдёт. Уже пункт первый — крупномасштабная провокация — требовал соблюдения строжайшей секретности. Любая утечка информации не просто сводила эффект от провокационной инсценировки к нулю — она меняла знак эффекта на отрицательный. Из несчастной жертвы вероломного нападения Сталин превращался (в случае разглашения тайны) в преступного и подлого поджигателя войны. Это не входило в его намерения. Вот почему письменных документов, скорее всего, никогда и не было, непосредственные исполнители, скорее всего, подлежали физической ликвидации. Если какие-то письменные приказы и существовали, то они были наверняка уничтожены сразу же после того, как план потерял весь свой смысл и значение, т. е. днём 22 июня 1941 г. В ситуации отсутствия прямых документальных свидетельств историкам приходится анализировать спутанные обрывки информации, относящейся к трём планам Сталина (начать войну в 1942 году, в конце лета 1941 года, 1 июля 1941 года) и к судорожным попыткам переломить ситуацию, предпринятым вечером 21 июня 1941 года. Тем не менее изложенная выше гипотеза позволяет в основном распутать весь этот клубок.