— Thags izvis, Фридо, за твое королевское вмешательство. Но боюсь, твоя мать никогда не позволит тебе отправиться на Гуталанд.

Он бросил на меня хитрый взгляд:

— Ну, это мы еще посмотрим.

Как и следовало ожидать, на всех языках, которыми она владела, — готском, германском диалекте ругиев и скловенском кашубов — королева Гизо сказала «нет».

— Нет! Ni! Nye! Ты, должно быть, не в своем уме, Фридо, если надумал зимой совершить морское путешествие.

Пришлось мне вмешаться:

— Владелец судна, ваше величество, уверен, что нет никакой опасности, разве что холод.

— Холод тоже достаточно опасен. Единственный наследник престола не может рисковать здоровьем.

Если мальчика как следует укутать в меха…

— Прекрати, маршал, — рявкнула она. — Я и так уже забыла о материнском долге, когда позволила тебе таскать моего сына по окрестностям на нездоровом холодном воздухе. И намерена положить конец этим глупостям прямо здесь и сейчас.

— Но, ваше величество, — взмолился я, — посмотрите на Фридо. Он сейчас выглядит крепче и здоровее, чем когда я только прибыл сюда.

— Я сказала тебе: замолчи.

Я не мог спорить с королевой. Другое дело — Фридо. Он заявил:

— Мама, я сказал владельцу судна, что поплыву. Я приказал ему доставить нас на Гуталанд. Как я могу нарушить свое королевское слово и отменить королевский приказ?

Это заставило в свою очередь побледнеть королеву. Я понял, почему на обратном пути во дворец Фридо выглядел таким хитрым: он применил против матери ее же собственное оружие. Королева Гизо пала жертвой собственной хитрости. Она так долго настаивала на том, чтобы сын вел себя соответственно своему «положению» — и чтобы все остальные его уважали, — что теперь не могла позволить мальчику отречься от этого. Как может она, мать кронпринца ругиев, заставить его нарушить данное слово? Таким образом, хотя эта победа и далась ему нелегко, Фридо все-таки своего добился. Гизо отчаянно противилась: кричала, заламывала руки и даже плакала, но в итоге ее королевское достоинство перебороло материнскую заботу.

— А все ты виноват, маршал! — в раздражении бросила она мне, после того как сдалась. — Пока тебя не было, Фридо был послушным и почтительным сыном. Ты подорвал его уважение к матери. Так вот, имей в виду: это будет в последний раз, когда вы с ним общаетесь.

Гизо крикнула слуг и принялась отдавать им отрывистые приказы, велев немедленно уложить все, что принцу может понадобиться во время поездки. Затем королева снова повернулась ко мне. Я думал, что она возьмет с меня слово заботиться о мальчике, пока мы будем отсутствовать. Но вместо этого Гизо произнесла:

— Четверо моих доверенных дворцовых стражников отправятся с вами: они, и только они, будут оберегать Фридо от опасностей. Им приказано следить, чтобы ты не оставался с ним наедине и больше не подстрекал мальчика к бунтарству. И немедленно по возвращении, маршал, ты уберешься отсюда. И если только Фридо вдруг проявит хоть малейшие признаки неповиновения, то ты покинешь нас с избитой спиной и переломанными ребрами. Понятно?

Я не слишком-то испугался ее угроз: изобьют они меня, как бы не так. Однако, если уж говорить начистоту, я заслуживал еще более суровой кары. Потому что я собирался совершить грех, страшный грех, пойти против всех мыслимых и немыслимых законов гостеприимства.

Хозяин судна встретил нас угрюмо и предпринял последнюю попытку отговорить от затеи. Полагаю, он вполне мог придумать что-нибудь, чтобы в последний момент отказаться от плавания, — возможно, даже нарочно сделал бы пробоину в обшивке, — если бы только королева Гизо не отправилась с нами на причал и сама не убедила всех в том, что Сарматский океан сейчас даже более приятное место, чем Поморье. Поэтому хозяин судна лишь вскинул руки, показывая своим людям, что они должны сесть на весла, и мы отплыли.

Корабль был широким, напоминающим половинку яблока торговым судном, вроде тех, что я видел на Пропонтиде, вот только не такой большой. У него было две мачты, но, разумеется, сейчас любые паруса оказались бы помехой, потому что мы двигались прямо против постоянно дующего северного ветра. Таким образом, скорость продвижения зависела исключительно от усилий гребцов. Однако на судне было всего лишь по одной скамье для гребцов с каждого борта, поэтому корабль двигался довольно медленно, и я невольно вспомнил рассказ Фридо и его образное сравнение Сарматского океана с супом. Если бы не страшный холод, то это морское путешествие не сильно отличалось бы от рыбалки на таком же хмуром, как и Сарматский океан, озере Бригантинус.

Однако юный Фридо весь дрожал от возбуждения, потому что это был его первый опыт. Я искренне порадовался за мальчика, вспомнив свои впечатления от первого плавания, когда мы со старым Вайрдом перебирались на лодке через реку Рен. Как только Янтарный берег скрылся из виду, хозяин судна тоже оживился: выйдя в открытое море, он постепенно избавился от своего мрачного настроения и снова стал дружелюбным. Разумеется, у нас с Фридо имелись каюты на корме корабля, где мы могли отдохнуть, когда нам надоедало болтаться наверху и смотреть на серые воды — а это нам весьма быстро наскучило. Четверо стражников, которых послали присматривать за принцем, уже были там, а свободные матросы и даже двое корабельных рулевых укрылись под навесом. А вот у тех, кто трудился на веслах, не имелось никакой защиты, так что бедняги вряд ли радовались плаванию. Хотя скамьи гребцов располагались прямо под верхней палубой и благодаря этому они были укрыты сверху, эти люди все равно находились на пронизывающем холодном ветру, а через отверстия для весел на них попадали ледяные брызги. Я не мог разобрать напевных ругийских слов, которыми старший заставлял гребцов работать веслами, но подозреваю, что это были замысловатые проклятия в адрес меня и Фридо.

Чем дальше мы продвигались на север, тем сильнее менялись к худшему погода и вид за бортом. Холодный воздух стал просто ледяным, колючий ветер сбивал с ног, а свинцовое небо налилось страшной тяжестью и казалось еще ниже. Если в Вендском заливе вода напоминала суп, то как только мы оказались в Сарматском океане, она превратилась в кашу. Вода словно стала гуще от зернистого льда, и теперь старший произносил команды все медленнее и медленнее, потому что гребцы сильно уставали. Хотя в первые три или четыре дня после отплытия из Поморья у рулевых было немного работы — от них требовалось всего лишь придерживаться курса на север, — они тоже стали находить свои обязанности утомительными. Вскоре им пришлось действовать своим длинным веслом почти непрерывно, чтобы провести корабль между так называемыми торосами — льдинами, слоями нагроможденными друг на друга и возвышавшимися в виде огромных серых глыб размером с наш корабль, а частенько и выше.

Даже Фридо, которого поначалу все в нашем плавании приводило в восторг, в конце концов стал выходить на палубу только раз в день: утром, чтобы взглянуть, не стало ли море выглядеть лучше. Поскольку этого не происходило, он проводил бо́льшую часть времени внизу, со мной и хозяином судна, выступая в роли переводчика, пока мы разговаривали и пили пиво. Четверо стражников при этом никогда не присутствовали и даже не пытались выполнить приказ королевы по возможности держать нас с Фридо подальше друг от друга. Если бы только жирные старики попытались это сделать, я бы мигом выкинул их за борт, и полагаю, они догадывались о такой перспективе. Мы с владельцем корабля в основном говорили о всяких пустяках, но я все-таки извлек из наших бесед кое-что полезное — узнал имя еще одного готского короля, чтобы добавить его в свои записи.