«Ничего себе дачка!» – присвистнул много повидавший в своей жизни Леонид.

Вышедший откуда-то сбоку начальник охраны попросил было у Леонида документы, но с высокого крыльца красивой веранды уже махал рукой сам хозяин.

– Это мой дорогой гость Леонид! Добро пожаловать в Рублево!

Леонида даже слегка озадачил предложенный Барковским тон общения. Они почти по-братски, как будто они были старинными друзьями, обнялись. «Впрочем, – подумал Леонид, – теперь все бандиты в Москве так здороваются».

Вышла на крыльцо и дочка Вадима от первого брака, с которой Леня тоже познакомился в Калифорнии. Запросто так, в свои пятнадцать лет, подает руку и говорит: привет, Леонид, как поживаешь?

Втроем он обошли часть территории, поговорили ни о чем, о погоде – о природе, вспомнили какой-то смешной случай из калифорнийского своего вояжа, Анна, дочка Барковского, рассказала заумный молодежно-тусовочный анекдот про наркомана. Леонид не понял, но из вежливости хохотнул.

Потом сели ужинать.

Стол был накрыт на веранде. На троих.

Прислуживали два официанта.

На закуску подавали норвежскую семгу, икру и овощные салаты.

На горячее были стерляжья уха и судак под сложным соусом с грибами. Вина не подавали. Тонкий аналитический Ленечкин ум подсказал ему, что это делалось из воспитательных соображений. «Неужто в пятнадцать-то лет у нее уже проблемы?» – изумился Леонид, скашивая глаз на Аню Барковскую.

Потом был десерт – садовая земляника и кофе.

А потом Барковский предложил прогуляться по бережку Москва-реки – растрясти съеденное, чтобы жирок не завязался.

Шли по высокому берегу, почти вертикально, на все десять с гаком метров, обрывавшемуся вниз. Противоположный дальний берег выглядел издалека таким же крутым, весь из красного плотного песчаника, продырявленный черными отверстиями гнезд ласточек-береговушек.

На том крутом берегу виднелась красивая беленькая, с зелеными куполами, церквушка.

– А я и не думал, что Москва-река здесь такая широкая, – сказал Леонид.

– Это потому, что здесь река запружена, здесь с начала тридцатых годов сделано Рублевское водохранилище, откуда питьевая вода поступала в Москву, – пояснил Барковский. – Здесь и купаться поэтому раньше не разрешалось.

– А теперь? А теперь можно купаться? – спросил Леонид.

– Можно, но далеко не всем, – ответил Барковский, – впрочем, Анна с подругами предпочитают бассейн, это как-то более по-европейски, что ли.

Леонид почувствовал, что пора переходить к сути.

– Знаешь, Вадим, а я к тебе вот по какому делу приехал, – начал он не без внутреннего трепета.

Рассказал почти все.

Напирал на дружеские свои и деловые связи с Колином Фитцсиммонсом, на его фильм, номинированный на «Оскара». Напирал на то, что с нашими идиотскими законами гибко вести бизнес невозможно. Говорил опять же и про патриотизм, и про идеологическую пользу для российского государства, если «Оскара» получит кинофильм про советских моряков. Поставил акцент и на том, что номинация за спецэффекты получилась именно благодаря экспорту крейсера «Адмирал Захаров».

Вадим молча слушал. Кивал в некоторых местах рассказа, как бы подтверждая, что все понимает и все внимательно откладывает в своей голове.

Леонид еще раз напомнил, что и сам он бывший военный моряк, и что пострадавшие Гай с Забродиным – тоже моряки, которые старались ради того, чтобы фильм про Российский флот вышел хорошим, чтобы после окончания холодной войны развеял на Западе сложившиеся негативные стереотипы.

– Ладно, ладно, старина, оставь идеологические примочки нашим адвокатам, – Барковский снова дружески обнял Леонида за плечи. – Мы люди деловые, задача понятна, надо твоих парней из Бутырки вытащить…

Вадим достал из заднего кармана джинсов маленький телефончик и, нажав один раз на невидимую кнопочку, произнес в трубку две пары слов.

– Я завтра займусь этим вопросом, и думаю, послезавтра твои парни будут дома, – сказал он Леониду, убирая телефон обратно в задний карман.

Лене вдруг невообразимо сильно захотелось искупаться. Не в бассейне с теплой стерильной водой без бактерий, а здесь – в Москва-реке.

– Я окунусь? – спросил он Вадима.

– Так ведь не сезон вроде. Ноябрьские на носу…

– Ничего, я бывалый полярник.

Вице-премьер пожал плечами:

– Окунись, коли охота…

По крутой тропинке Леня спустился к воде. Босые, непривычные к сырой земле ноги приятно кололо сосновыми иголочками.

Прыгнул с разбегу.

И погреб, как на соревнованиях на первенство факультета…

А черная вода обжигала. Бодрила. Пульс мгновенно с шестидесяти пяти до ста подпрыгнул.

Хорошо! Ах, как хорошо!

Перевернулся на спину. Полежал в воде прямо на середине реки, ощущая ее слабое течение. Поглядел в небеса. Над куполами церквушки проплывала пара белых облаков. «А ведь Левитан тоже евреем был…» – почему-то подумалось Лене.

Наверное, потому, что было это Подмосковье ему гораздо милее, чем предместья Иерусалима…

На предложение Вадима заночевать на даче и утром вместе с ним на его машине вернуться в Москву – вежливо отказался.

Вадим крепко пожал Лене руку.

И Анечка Барковская не преминула кокетливо сделать с веранды ручкой:

– Си ю! Ба-а-ай!..

«Что попросит взамен? Какую услугу потребует?» – думал Леонид, глядя в окно несущегося по Рублево-Успенскому шоссе «гелентвагена» с правительственными номерами.

А в том, что Барковский непременно потребует от него взаимной услуги, Леня ни капли не сомневался.

Завтра будет день.

Завтра Гая с Забродиным выпустят, дело, судя по всему, вообще закроют… Надо будет подумать, как ребятам моральный ущерб скомпенсировать…

Завтра. Все завтра.

Нельзя сказать, что Татьяна любила принимать гостей у себя.

Без всякого сомнения, она любила общество умных людей, и блестящего Гейла Блитса она именно и относила к числу тех, с кем общаться приятно.

Но что-то всегда претило Татьяне в том, на чьей территории вести разговор, или если угодно, по старой, ленинградской еще формулировочке, «у кого на хате тусоваться».

Муж и учитель по классу великосветских интриг, старый лорд Морвен приучал Татьяну соблюдать нормы конспирации.

В дорогом ресторане или клубе конкуренты или государственные спецслужбы, что суть одно и тоже, всегда могли подслушать ваш разговор. А вот в кабинете или в библиотеке, или в малой гостиной на мужской половине Морвен-хауса говорить можно было обо всем. Даже о подготовке покушения на президента Соединенных Штатов, если в таких переговорах вдруг возникла бы надобность.