Женя посмотрел на меня искоса, подумал.

- Знаешь, не хотел тебе говорить, но если уж тебя это так беспокоит... Короче, это я был.

- Ты?! – неужели я могу еще чему-то удивляться? – Да... Трижды принц на боевом коне.

Наверно, не стоило этого говорить вслух. Разве недостаточно того, что мигает на моей физиономии, как сигнальная лампа? Впрочем, какая, собственно, разница?

- Только вот кулона на тебе никакого не было. Может, просто потерялся? Обломилось ушко – и все. Цепочка на месте, кулона нет.

- Может быть. А как ты оказался на болоте? Лена сказала, что ты к дьякону пошел. Мотоцикл чинить.

- Когда к лесу шли, домик видели на краю села голубой? С шиферной крышей? Вот там мы мотоцикл и чинили. Смотрю, девицы какие-то знакомые идут. Лена говорила, что познакомилась с некой Олей из Питера, но мне и в голову не пришло, что это можешь быть ты.

- И ты за нами пошел?

- Ну, не сразу. Сначала мы все-таки починили мотоцикл. А потом я сообразил, что вы в лес отправились, и забеспокоился. Мест наших не знаете, болота здесь коварные. Взял у дьякона сапоги и пошел вас искать. И ведь как в воду смотрел, ты действительно провалилась, - тут он усмехнулся. – Не обижайся, но я тебя издали за кочку принял. Чуть мимо не прошел. А вообще, совсем не смешно. Ты ведь уже по грудь ушла. Еще немного – и засосало бы.

- Спасибо, - я поежилась.

- Замерзла?

- Нет. Просто... Представила. А почему ты меня там оставил? Бросил и ушел. А вдруг я умерла бы?

- Да прямо! Ты уже зашевелилась, начала потихоньку в себя приходить. И Светка возвращалась – я слышал, как она топает. А почему ушел? Да не хотел, чтобы ты снова чувствовала себя обязанной. Один раз я тебя уже вытащил, хватит. А то еще полезла бы в голову всякая глупость – как ты говоришь, принц на боевом коне. Оль, да ты что? Оля!

Вот так! Всякая глупость.

В очередной раз довелось убедиться, что штампы так затерты именно потому, что соответствуют действительности. Если говорят «слезы градом» – так оно и есть. Они текли стремительно, собирались в крупные капли и весомо падали на руки. Вообще-то я стараюсь при посторонних не плакать, потому что выгляжу настоящей уродиной: распухший нос, красные глаза. Мало кому слезы идут по-настоящему. Но сейчас я не могла удержаться. Как говорят, используя очередной штамп, «ситуация вышла из-под контроля».

Женя резким движением притянул меня к себе.

- Похоже, это я сказал глупость, - пробормотал он, вытирая мое лицо большим носовым платком в синюю клетку. – Я осел! Прости!

- Ты подумал, что я как Светка? – еще пыталась трепыхаться я.

- Ничего я не подумал, - сказал он тихо, и его лицо вдруг оказалось совсем рядом с моим – глаза в глаза. Меня словно залило синевой. Я попыталась отстраниться, но он держал меня крепко. – Я и так знаю, что ты как Светка.

Он поцеловал меня, и мне показалось, что я падаю вниз, лечу долго-долго, погружаюсь в темную глубину реки. Сердце то замирало до полной остановки, то срывалось в галоп.

Господи, что же я делаю?!

Внезапно он отстранился, да так резко, что я покачнулась и уцепилась за траву. И снова испытала одновременно и облегчение и разочарование.

Женя встал и протянул мне руку.

- Не хотелось бы погибнуть именно сейчас, - сказал он тихо.

- В каком смысле?

- В прямом. Упасть вниз. Даже если и вдвоем. Романтики, правда, предпочитали саму мечту ее реализации, но я не романтик. Я паршивый прагматик и циник.

- Не верю, - прошептала я.

- Ну и не верь. Верить нельзя никому. Я сам себе часто не верю. Иди сюда.

Держа меня за руку, Женя отвел меня подальше от края. Коленки мелко тряслись. Словно боясь, что ноги могут подкоситься, я прислонилось к сосне, пачкая кофту смолой.

Это был сон. Кошмар – одновременно восхитительный и отвратительный. Когда понимаешь, что спишь. Когда хочешь проснуться и в то же время боишься этого, желая продлить сон еще на несколько мгновений.

Я знала, что должна остановиться. Немедленно. Сейчас. Пока еще не поздно. Пока еще не слишком поздно.

А зачем останавливаться, шептал какой-то тоненький вкрадчивый голосок – совсем не тот, который частенько уговаривал меня не делать глупости. Зачем останавливаться, спрашивал он. Ведь ты же хочешь этого. Никто не узнает. Ты совсем заплесневела в своей скучной добродетели. Оглянись, ты одна такая, весь мир живет совсем по другим законам. Ты думаешь, твой ненаглядный Лешенька не изменяет тебе с секретаршей Верочкой и прочими девочками из офиса? Например, во время корпоративных пьянок. Хотя бы уже потому, что так принято. И что? Он весел и доволен жизнью. А ты так всю жизнь и просидишь, вспоминая и пережевывая свой убогий юношеский опыт. Потому что ничего другого на старости лет, кроме тех смешных от неопытности эпизодов да надоевшей за столько лет супружеской постели, тебе вспомнить будет нечего. Подумай, если ты сейчас уйдешь, то будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. В конце концов, если в тебе так уж бушует твой религиозный фанатизм, есть же исповедь. Человек грешен, что с этим поделаешь. Никогда не поздно покаяться.

Я мысленно махнула рукой и... сдалась.

Будь что будет.

Женя гладил мои волосы, лицо, целовал – то легко, едва касаясь губами моих губ, то долго и властно. Он был намного выше, и ему приходилось наклоняться ко мне. Медленно, словно через силу, я привстала на цыпочки, подняла руки и обняла его за шею. Я дышала часто и судорожно – воздуха не хватало, он обжигал легкие. Если уж все получилось так – тогда скорее.

Его руки и губы становились все настойчивее – да я и не сопротивлялась, наоборот – отвечала ему, стараясь не думать ни о чем. Я чувствовала все его тело – так близко – и понимала, что теперь повернуть назад уже невозможно. Вот, сейчас...

То ли ветер подул резко, то ли птица крикнула, пролетая, то ли иголка сосновая упала мне на руку. Я словно вынырнула на мгновение с глубины, перехватила воздуха, и вдруг что-то такое яркое вспыхнуло, и так больно сжало грудь.

Голос Лешки в телефонной трубке, от волнения совсем чужой, незнакомый: «Оля, подумай. Или мы будем вместе... или расстанемся».

Красная сморщенная мордочка Борьки в голубом конверте – Лешка держит его на руках, стоя на ступеньках роддома, - гордый и счастливый.

Горячий воск, капнувший на руку с венчальной свечи, солнечный луч, заигравший на венцах. «Живота просиша у Тебе, и дал еси им»...

Из последних сил я отстранилась и, казалось, крикнула, а на самом деле едва слышно прошептала: «Нет».

- Что? – открыл глаза Женя. – Ты что-то сказала?

- Женя, я не могу. Прости.

Если бы он обиделся, разозлился, мне было бы легче. Но он только спросил дрогнувшим голосом: