Уже в дверях он обернулся и спросил:

— Кто давал тебе капли в первые месяцы? За ворота тебя не выпускали.

— Простите, но я не скажу.

— Ты никогда ничего не говорила, даже о себе, когда я пытался узнать! И сейчас решилась признаться только под угрозой неизбежного наказания. А так бы всё смотрела и лгала? Права, тысячу раз права снэрра Джованна, — я слишком мягок к тебе, не могу даже наказать. Потому что это не наказание, Лей.

Хозяин покачал головой, а потом, внезапно выхватив кинжал, со всей силы вогнал его в дверной косяк.

Когда норн ушёл, оружие так и осталось в плену дерева, воткнутое по рукоять. Я, как зачарованная, смотрела на него, понимая, что в удар были вложены все клокотавшие в хозяине чувства. Норн действительно пожалел.

Доковыляв до подвала и приложив к синяку на щеке лёд, ожидала, что вот сейчас появится управляющий или кто-нибудь из слуг и наденет на меня ошейник хыры.

На кухне мне посочувствовала

Карен, перебинтовала руку, напоила вкусным крепким чаем, явно, не для служанок, без лишних расспросов предложила обработать ранки и ушибы. Конечно, зачем спрашивать, если никто, кроме хозяина, так избить не мог.

Оказалось, всё не так страшно, во всяком случае, шрамов не останется.

— Он будто с ума сошёл, чуть не убил двоих хыров. Одному парню руку сломал за то, что был неповоротлив, — сообщила Алоиз, тоже вдруг проникшаяся ко мне сочувствием. — Как зверь. Что случилось-то? Это из-за тебя? Всегда смотрел так ласково, баловал — а тут вдруг…

Рассказывать не хотела — осудят.

Боясь подниматься наверх, весь день провела на кухне, помогая готовить, вытирать и расставлять по полкам в буфетной посуду. Часто присаживалась на табурет, пережидая тупую боль. В конце не выдержала и прилегла в закутке рядом с чуланом. Закрыла глаза и просто лежала, ожидая, что же будет дальше.

Я преступница, преступница по местным законам, нанесла виконту личное оскорбление, он этого не простит. Сейчас вернётся трезвый рассудок, хозяин заедет за солдатами, и завтрашний рассвет я встречу на площади Слёз. Или не встречу. Бросят в камеру с заключёнными и оставят до утра.

Но никто не приходил, только Карен предложила довести меня до комнаты. Я отказалась: боялась туда возвращаться, снова увидеть кинжал, клочки бумаги, осколки стекла, капли крови… Но она настаивала, что необходимо лечь.

Поддавшись на уговоры при условии, что Карен посидит со мной, поплелась к лестнице.

На межэтажной площадке столкнулась с госпожой. Она была в ночной рубашке и пеньюаре, бледная, с тёмными кругами под глазами. Такая худая…

Норина Мирабель ахнула и приказала отвести меня в свою спальню. Там она, на время позабыв о собственной утрате, уложила нерадивую рабыню на кровать, приложила примочку из спитого чая к синякам на лице и отругала Карен за то, что та не удосужилась позвать врача.

— Не нужно, госпожа. Вы так добры ко мне, но хозяин будет недоволен.

— Не будет, — улыбнулась норина Мирабель. — Он сам просил посмотреть, что с тобой. И, как оказалось, не зря.

Я удивлённо округлила глаза. Хозяин просил? Но зачем? Если меня должны повесить, то зачем лечить?

Сознание того, что норн рядом, через пару комнат, в кабинете, заставляло сердце биться так, что перехватывало дыхание. Он велел не попадаться на глаза, зря не предупреждал бы.

Конечно, норн ведь так хотел детей, ещё до женитьбы на норине Мирабель. Детей от меня. В последние годы помешался на этом, а тут ещё болезнь госпожи… Его можно понять, особенно, вспомнив, кто я есть.

Не стоило пить с утра эти капли: могла бы оказаться беременной, и он бы меня не тронул… Но прошлого не вернёшь.

Врач внимательно осмотрел меня, выявил ряд ушибов средней тяжести, не опасных для жизни. Теперь я и сама видела тёмные обширные синяки и припухлости на коже. Некоторые кровоточили.

Хыры осторожно перенесли меня в мою комнату, где уже успели прибраться.

Кинжала тоже не было — ещё бы, такой соблазн! Только я бы всё равно не смогла его вытащить.

Последующие несколько дней были похожи один на другой: лежала, ела, разговаривала с Карен и Фей. Хозяин не появлялся, я даже не слышала его голоса. И к лучшему.

Страх медленно отступал, появилась робкая надежда, что всё закончилось, что каким-то непостижимым образом останусь торхой. По всем правилам я должна была уже валяться на подстилке из соломы в компании крыс. Побои не были настолько сильными, чтобы искупить вину.

На четвёртый день уже вставала, но за пределы комнаты не выходила, боялась встретить хозяина: раненый зверь смертельно опасен. Еду мне носили, работать не принуждали, так что причин покидать убежище не было.

Ещё раз заходил врач, взглянул, как рассасываются синяки, заживают последствия побоев.

А в начале следующей недели управляющий заявил, что я могу работать:

— Только тяжести не таскай и возле спальни хозяина не появляйся. Прислуживать за столом тоже другая будет.

Промелькнула мысль: норн с горя завёл новую торху. Но нет, новых рабынь не прибавилось.

Мне нравилось находиться при госпоже и её дочери. Правда, девочка нередко вызывала слёзы норины Мирабель: напоминала о неродившихся братиках и сестричках. Но госпожа брала её на руки, играла в ладошки и радовалась попыткам произнести что-то осмысленное.

Страх всё ещё жил во мне. Я напряжённо прислушивалась к шагам, боялась, что сейчас войдёт норн, понимая, что ничего не может длиться вечно.

Его я увидела почти через месяц, когда, забравшись на стремянку, мыла окна. Раскрыла их нараспашку, наполняя комнаты шумом летнего большого города.

Напевая популярную народную кеварийскую песенку, наводила чистоту, любуюсь отражением мебели в прозрачном стекле. Настроение, впервые за эти дни, было прекрасным. Вечером собиралась на праздник: после случившегося хотелось отвлечься. Госпожа разрешила, а хозяина я не интересовала. Будто умерла.

Разумеется, отпустили не одну, но с девчонками у меня хорошие отношения, смогу погулять. Может, и к Тьёрну загляну: подумав, поняла, что такими подарками судьбы не разбрасываются.

— Осторожнее, не оступись.

Я едва не упала, услышав этот голос. Спокойный, бесстрастный, такой, как в первый год моего рабства. Осторожно сев и кинув тряпку в таз, испуганно оглянулась, мысленно прикинув, сколько футов отделяют от пола. И сколько от земли.

Хозяин присел на диван, закинув ногу на ногу. Глаза пристально наблюдали за мной.

— Что сжалась? Бить не буду, всё уже, приступ прошёл. И так сильно досталось. Убить бы мог. И право имел. У Мирабель все эти дни сидела? Правильно, умная девочка. Гораздо умнее, чем я думал. И коварнее. Ты хорошая актриса, Зеленоглазка.