После ухода с ОРТ мне предложили создать на новом телеканале ТВЦ итоговую аналитическую программу. Я согласился и получил возможность говорить то, что я думаю о внутренней и внешней политике России. Помню, один из моих первых сюжетов был посвящен разоблачению сделки по покупке Березовским «Коммерсанта», которая подавалась так, будто известную деловую газету приобрел некий иранский бизнесмен.

Программа «Постскриптум» отличалась достаточно жесткой критикой Ельцина и его ближайшего окружения. Меня тогда многие предупреждали: «Вас закроют. Вы слишком смело выступаете против президента». Но в конце 1990-х в России начался закат ельцинской эпохи. Премьер-министром уже был Примаков, к услугам которого Ельцин прибег от безысходности — он дважды предлагал Думе покорного Черномырдина, но каждый раз тщетно. Березовский и «семья» уже перестали быть всесильными, а внутри российской элиты появилась группа достаточно влиятельных людей, которые стали ставить под сомнение ельцинский курс.

Что изменилось и что не изменилось при Путине

После прихода к власти Владимира Путина ситуация в России стала исправляться. Его главная заслуга — в том, что он вернул стране управляемость, от которой к 2000 году практически ничего не осталось. Ведь Хасавюртские соглашения Ельцина и Масхадова от 1996 г. были фактическим началом утраты Россией своей территориальной целостности. Роль Путина в восстановлении контроля над Чечней по достоинству не оценена до сих пор. Можно сколько угодно критиковать методы решения «чеченского вопроса» — мол, Кадыров не тот человек. Но покажите, пожалуйста, «того человека»? Увы, но идеального руководителя в Чечне найти очень трудно. Тем не менее, Путин, остановив отпадение Чечни, смог сохранить территориальную целостность России. А Ельцин своей политикой подвел нашу страну к тому состоянию, при котором уже Российская Федерация могла пойти по стопам СССР.

Второе важное достижение Путина — он ограничил влияние олигархата на политическую жизнь страны. Говорят, что в деле Ходорковского власть зашла слишком далеко и обошлась с экс-главой «Юкоса» излишне жестко. Но олигархат зашел еще дальше в сращивании с государственным аппаратом и в использовании денег для приватизации государства. И не случайно, что именно Ходорковский оказался в роли главной жертвы: он особенно сильно верил в то, что деньги нужно конвертировать в политическую власть.

В-третьих, Путин обозначил приоритеты во внешней политике, оказавшиеся более приемлемыми для страны, чем тот бесхребетный курс следования в фарватере США, который проводил Ельцин. Это позволило нации хоть немного психологически восстановиться. На Западе принято критиковать Мюнхенскую речь Путина 2007 года, но, на мой взгляд, это было самое сильное его выступление за все время президентства. Правота его слов сейчас подтверждается: война в Ливии — это новое проявление западного «крестового похода». Здесь есть еще один важный момент, который у нас плохо понимают. Когда НАТО выходит за пределы зоны своей ответственности (а это уже вторая такая война после афганской кампании), это означает, что следующими можем стать мы. Скорее всего, на нас не обрушатся бомбы, но мы вполне можем стать объектом шантажа и принуждения к проведению такой политики, которая нужна НАТО.

Вместе с тем, при всех очевидных достижениях последнего десятилетия, примерно к 2006 году стало очевидно, что Путин, исправив некоторые вопиющие пороки ельцинского правления, так и не предложил России программы развития. Он не сказал, куда мы движемся дальше. В итоге без ответа остались важнейшие вопросы, волнующие миллионы граждан страны. Почему нефтяные и газовые деньги, за счет которых подкармливают пенсионеров и отчасти помогают многодетным матерям, не идут на развитие страны? Почему мы не видим новых предприятий? Почему роль машиностроения, приборостроения, высоких технологий в экспорте страны не растет, а падает? И почему у нас процветают только миллионеры и миллиардеры? И должно ли так быть и впредь?

Что же помешало задать стране новый вектор развития? Тем более что нефтяные и газовые цены позволяли пополнять бюджет и создавать мощную резервную подушку, которая сыграла свою позитивную роль во время кризиса. Руководство страны не дает ясного ответа, почему в России до сих пор не запущено полноценное развитие. Но если в стране за один кризисный год почти вдвое увеличивается число миллиардеров, а ВВП падает за этот же год на 9 процентов, то вывод можно сделать один: в нашей экономике и государстве что-то серьезно не так. Это означает, что срастание крупного бизнеса с властью стало нормой. Спору нет, крупный бизнес неизбежно связан с политикой в любой стране мира, будь то США, Франция или Германия. Но есть такие формы связи, которые общественно полезны, а есть и формы такие, которые социально вредны. И я подозреваю, что наш бизнес развивается такими бешеными темпами именно за счет российского общества, и с этим невозможно согласиться.

Тем общественным строем, который был создан в России после того, как она вступила на капиталистический путь развития, недовольны не только большинство граждан, но — в той или иной степени — и руководство страны. Однако власть ищет ответ в наращивании управляемости государства — зачастую формальной, тогда как ответ лежит совершенно в другой плоскости.

Глобальный кризис еще раз показал пороки нашего капитализма, которые были прикрыты в период экономического бума и позитивной конъюнктуры. Прежде всего, выяснилось, что первородный грех российского капитализма отнюдь не преодолен. Как у нас прошла приватизация, как у нас прошли реформы 90-х, так мы и развиваемся. Сохранилась и даже усилилась концентрация богатства и собственности в руках очень узкой части элиты. По данным журнала «Форбс», мы «боремся» за 2–3-е место в мире по числу миллиардеров и находимся на 72-м месте в мире по классификации ООН по уровню жизни. Это ненормально. Такой разрыв — между 2–3 местом и 72-м — характерен для бедных обществ и несбалансированных экономик.

Примерно в таком же положении сейчас находится Китай, однако разница между Китаем и Россией принципиальна: Китай идет от колоссальной бедности вверх, причем идет устойчиво, уверенно демонстрируя рекордно высокие темпы роста. Это дает основания считать, что Китай идет по пути преодоления бедности и повышения уровня жизни, который в крупных китайских городах уже сравним с уровнем жизни таких стран, как Чехия или Словакия. Россия же идет по пути роста финансовой мощи созданной в стране олигархии и консервации бедности. Темпы развития страны невысоки, в отличие от Китая она очень сильно пострадала от кризиса: в 2009-м году было потеряно примерно 9 процентов ВВП, тогда как в Китае наблюдался прирост в 8 процентов! Повышение уровня жизни идет очень медленно, причем за счет преимущественно эксплуатации природных ресурсов, а не развития современных отраслей производства. Во многом это результат реформ 90-х годов и криминальной приватизации, который не преодолен до сих пор.

Во-вторых, становится очевидным стагнационный характер нашего капитализма. До сих пор он не был способен обеспечить ни экономический, ни научно-технический прогресс. На совещании в Томске с участием Дмитрия Медведева в феврале 2010 года Анатолий Чубайс сообщил: за 20 лет производительность труда в промышленности у нас как была, так и осталась на уровне 25 процентов от американской. То есть в 91-м, в год развала Советского Союза, у нас была производительность труда 24,9 процентов от производительности труда в США, и сейчас — 25 процентов. Спрашивается, за что боролись, и так ли уж был плох Советский Союз?