Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не слушайте Герлика, он перебрал с книгами, наших ему, видите ли, уже мало, на аргентинцев перешел. – Княжна поиграла сумочкой и перебросила ее через плечо, держа цепочку одним пальчиком. И с очередной волной любопытства, как гончая за зайцем: – Сделайте милость хотя бы для нас, раскройте секрет, кто же воспользовался тогда голубиной почтой?
– А мне кажется, тут и так все понятно. – Начитанный человек в очках из золотой оправы похрустел за ночь отросшей щетиной. – Гришаня, разумеется, Гришаня.
– А почему не Войцех, или пан Леон, или Тихон? Ведь именно благодаря ему наш Ефимыч оказался в имении, – предположила княжна, замедлив ход у мусорных баков.
– Не вижу логики, – осмелился возразить княжне ее ухажер.
– При чем тут логика, – возмутилась княжна. – Если исходить из логики, то предателем вообще мог быть только начальник штаба.
– Да?.. Как раз наоборот, он – бывший царский офицер, то есть всегда под подозрением, чуть что, сразу к оврагу с черемухой, и потом, ты, вероятно, забыла, что его авто подбили из артиллеристских орудий?
– Ну я тогда не знаю, – не без труда сдалась княжна Уцмиева.
В ноздри ударил теплый запах гнили, прелого тряпья и крысиного яда.
Ефимычу показалось, что еще и крови – почудился тот самый запах крови, который всегда шел от раненых, который он улавливал от себя самого, когда лежал в имении с распоротым животом.
– Знаете, долгое время я подозревал в предательстве одного человека, – Ефим увлек Герлика и Лялю в сторону от мусорных баков, – но потом, когда мы с ним встретились в Москве, спустя много-много лет, я уже не был уверен, что предатель именно он.
– Неужто Ляля права? – удивился Герлик. Ефим только вздохнул, вспомнив о судьбе начштаба и его семьи, погибшей на Соловках. – Ладно, какая разница кто, – заключил баловень судьбы. – Зато, не случись всей этой истории, мы бы с тобою не встретились.
– А ты помнишь, как мы встретились? – спросил Ефим, разглядывая жирную надпись на стене, которую не заметил вчера: «Васька – ищверен».
– Конечно, помню. Нас познакомили в кафе «Демель» Соломон с Натаном.
– Что бы это могло значить? – Ефим показал на стену, на два кривых слова.
– А, это Васька, хозяин Лентяя, а «ищверен» с тюркского дословно переводится как «делопроизводитель», то бишь по-нашему – осведомитель.
– Ну вот видите, – сказала княжна, – когда люди боятся говорить, за них говорят стены. Я почему-то уверена, что вы, Ефим, знаете, кто вас предал. Сознайтесь, это ведь была женщина?
– Возможно. – Ефим загадочно улыбнулся.
– Вот видите!.. Вы обманываете себя самого из-за того, что ущемленным оказалось ваше самолюбие. Я знаю, она повлияла на ваше отношение к другим женщинам.
– Смею вас заверить, это не так, Лейла-ханум, – возразил ей Ефим, едва удерживаясь, чтобы не рассмеяться.
– Нет, именно что так, именно, именно… не отпирайтесь.
– Лялечка, не заводись, разве ты не видишь, Ефим разыгрывает тебя.
– Помилуйте, Лейла-ханум. – Ефиму стало неудобно перед ней.
Герлик, немного растерявшись, полез в карман за сигаретами.
Они подошли к чугунным воротам. Выкурили на улице рядом с домом по турецкой сигарете и пошли, с уже успокоившейся княжной, в сторону Площади угольщиков.
С возгласами «Па-ста-ронись, да, люды-ы!» мимо них прошли два грузчика-амбала, несущих до близстоящего грузовичка кожаный диван для философских размышлений, бесед и тонкого плетения интриг.
Угольщики-кёмюрчи, вихляя задами, катили тачки с углем, несли его в мешках и ведрах.
Одноногий инвалид торговал рояльными ножками на латунных колесиках и всевозможной мелочью от пакетиков с иранской хной до пахучего германского мыла: «Лезва, лезва! Кому лезва-а-а остра-а-бритва?!» – кричал он что есть сил первым покупателям.
Мальчишки сновали туда-сюда с горячими тандырными лепешками в лощеных пакетах горчичного цвета.
Чистильщик обуви, сидя на ящике, читал газету.
Сумасшедший молодой человек с белесой поволокой в глазах торговал банками с мацони. У его толстых шелушащихся ног лежали табличка с ценой и засаленная кепка-ленинка. В нее пока еще не упало ни копейки.
Три свободных фаэтона, как три свободных дня недели, стояли у входа и выхода на рынок. Вход и выход разделяла беленая кирпичная стена, которую подпирал крашенный ядовитой зеленой краской газетный киоск.
Киоскер-азербайджанец, похожий на Будду в расшитой тюбетейке, раскладывал прессу, ставя на стопки точильные диски. На стене, прямо за его головой, висели вырезанные из газет портреты Багирова и Чопура. Бледный Багиров походил на проворовавшегося коменданта базара, которого наградили за героический труд, а Чопур в своем неизменном френче – на Чопура.
– Турецкие есть? – тихо спросил киоскера Герлик с той интонацией, с какой Ляля спрашивала у Ефима, кто его предал.
Хозяин прессы поднес к губам палец, меченый черной изоляционной лентой.
В ответ Герлик показал ему два своих пухленьких и подсунул деньги под точильный брусок.
Будда, оглянувшись по сторонам, нырнул под прилавок до самой тюбетейки и вынырнул со сложенной газетой «Правда» в руках.
Отойдя от киоска на почтительное расстояние и сторонясь резвого мальчишки, собиравшего лопатой навоз пристяжных, Герлик развернул родную газету, достал две пачки сигарет, протянул одну Ефиму.
– Угощаю. А то ведь все папиросы да папиросы куришь. А эти под чай или кофе – самое то. Турецкий табак, что может быть лучше!
Ефим поблагодарил, спрятал пачку в карман брюк. Спросил, нужна ли Герлику газета.
– Я тебя умоляю… – поморщился Герлик и отдал «Правду» Ефиму.
Подошли к наемным фаэтонам.
Возничий первого отгонял зеленых базарных мух от шоколадных крупов лошадей.
– Товарищ, доставишь человека до бывшей Городской думы? – спросил возничего Герлик.
В ответ тот размотал вожжи.
Герлик, придав себе важности, вложил в его руку пару хрумких бумажек.
– Меня зовут Латиф, – перевел Герлик с некоторым щегольством то, что только что сказал возница.
Латиф подсчитал что-то в уме и начал причитать, а Герлик переводить его причитания, сверяясь взглядом с княжной:
– Он говорит, что подковывает лошадей четыре раза в месяц и что это ему обходится чуть ли не в сто рублей.
Лейла улыбнулась. Ей явно доставляло удовольствие слушать перевод Герлика.
– Ну ты и загнул, частный сектор. – Герлик нехотя вложил в жадную руку Латифа еще одну бумажку, отчего тот сразу же повеселел и, как показалось Ефиму, начал источать запахи баранины и лука, каковых явно не доставало в той базарной мешанине, что летела, щекоча ноздри, со всех сторон.
Возница подождал, пока Ефим усядется поудобнее на обитое красным бархатом сиденье, и тронул лошадей.
Княжна Уцмиева взяла под руку Герлика и свободной рукой помахала Ефиму, а потом, внезапно для себя, окончила прерванную беседу:
– Я поняла! Яблочные сады, река,
