Ночь выдалась теплой и ясной, чистые звезды сияли так близко, что хоть дотягивайся рукой. Стоя у костра, я пела Сошествие, и голос лился уверенно и свободно. Я не могла плакать по Анхису. Он прожил жизнь так, как сам того хотел, его сын станет царем, и сын его сына тоже… Ней отплеснул вина для его тени, Вил сосредоточенно отрезал прядь волос, чтобы положить деду на грудь.

Анхис вынес внука из пожара, в котором погибал целый город. Он преуспел во всем, чего добивался, и теперь вновь встретил Лисисиппу в нижних землях. Я не могла его оплакивать.

Сухие стволы занялись огнем мощно и ярко, раздался низкий и мерный звук барабана. Прибрежный ветер подхватил пламя костра, и я отступила назад, чтобы покрывало не вспыхнуло от летящих искр. По другую сторону костра Кианна, сидевшая на руках у Тии, откинулась назад, чтобы лучше видеть; ее глаза, потемневшие, как ночное небо, неотступно следили за искрами, она тянулась к ним — и к Вилу.

«Владычица, — подумала я, — будет ли она служить ему так же, как я служу Нею? Когда мы оба сойдем в подземный мир, ей ли петь над нами Сошествие, пока Вил возливает жертвенное вино? Молю тебя, да будет так».

На Сцилле мы провели девять дней — девять дней покоя. Не то чтобы мы нуждались в отдыхе, просто нам надо было вспомнить, кто мы такие. Слишком много месяцев мы жили не по своим обычаям, в суете и гомоне большого города, не видя ни прохладных прибрежных ветров, ни сгущающихся к вечеру дождевых туч. В Черной Земле не бывало таких облаков, и дождей, и оленей, и звуков моря. Здешние края, прежде незнакомые, оказались более привычны, чем оставленный нами Египет.

На четвертый день я случайно встретила Нея у мелкой речушки, впадающей в море. Я замерла от неожиданности, он тоже взглянул на меня удивленно.

— Прости, я тебе помешала, — сказала я.

— Я молился, — ответил он, но улыбнулся и протянул руку. — Хотя мне не обязательно быть одному.

— За отца?

— За Басетамон.

Я села рядом с ним на берегу, протянув ноги к прохладной воде.

— Не ожидала.

Он пожал плечами:

— Да, наверное.

— Ты рад, что оставил ее?

— И да, и нет, — ответил он. — Сложно объяснять, я не возьмусь…

Я откинулась назад, глядя на распускающиеся листья тонкого деревца, клонящегося к реке над нашими головами.

— Она посылала за мной, — сказала я тихо. — Чтобы я рассказала ей будущее.

Ней удивленно поднял брови:

— И ты рассказала?

— Нет. Мне ничего не открылось.

Он вздохнул.

— У египетских царей в обычае родственные браки. Для них в порядке вещей жениться на девятилетней племяннице. И если нужен наследник, то брак должен осуществиться как можно скорее. Басетамон родила сына в одиннадцать лет, успев зачать еще прежде, чем уронила первую кровь. Для Вилусы это неслыханно. Взять в жены родную племянницу, тем более когда она совсем дитя, у нас считалось бы преступлением и святотатством.

— У богов не бывает беспричинных запретов, — сказала я. — Когда мать слишком молода, ребенок может погибнуть. Иногда и мать тоже.

Ней пересел чуть ниже, к речным камням. Не поднимая на меня взгляда, он перебирал пальцами влажный мох.

— Басетамон красива и необыкновенна. Умна, как мужчина, пленительна, как луна, и так же переменчива. То игрива, то вдруг печальна. — Он взял в руки кусок мха и разглядывал его, словно диковину, явно избегая встречаться со мной глазами. — Сегодня душит меня в страстных объятиях, завтра проклинает и отсылает прочь. Называет дикарем, и ласкает, как прирученного зверя, и зовет слуг и прислужниц посмотреть, как моя плоть встает в ее руке, и тут же клянется, что принадлежит мне сердцем и душой и любит превыше всего на свете. — Он покачал головой и взглянул на меня. — Мне этого не понять.

— Мне тоже. — Я постаралась, чтобы голос звучал ровно, хотя сердце застыло, как от холода. — С женщинами такое случается — обычно из-за чьей-то жестокости, из-за душевной раны. От этого исцеляют только время и доброта.

— Я пытался относиться к ней по-доброму — и не только потому, что она держала в руках наши судьбы. Хотя мы и вправду от нее зависели. Но при такой ее красоте и ранимости я подумал, что, может быть… — Он запнулся. — Она ведь хотела с тобой расправиться, ты знала?

— Из-за чего?

— Опасность грозила и всему народу. Басетамон сказала, что не позволит мне любить кого-то больше, чем ее. Допытывалась, сохранится ли моя любовь, если она прикажет умертвить Вила, или моего отца, или тебя, или Ксандра с Аминтером. Я сказал, что да, но с тех пор при каждом взгляде на нее слезы подступали к глазам и, сивилла, ты не представляешь, какой ужас наполнял мое сердце. — Ней отвел взгляд. — Потом Басетамон плакала и говорила, что никогда этого не сделает. Что лишь от любви так ревнива. Но как знать? Наши жизни были в ее власти. А ей нравилось делать мне больно, чтобы посмотреть, буду ли я любить ее по-прежнему.

Во мне бушевала ярость. Окажись передо мной Басетамон — я бы с удовольствием нарушила все клятвы не проливать кровь. Но Нею об этом слышать не следовало, поэтому я промолчала.

— Она говорила, что я слишком обуян гордыней и она научит меня смирению. И приказывала кому-нибудь из прислужниц меня истязать. Потом выгоняла прислужницу и припадала ко мне в слезах и мольбах. И после этого вела военный совет с поистине царским хладнокровием, с умом и проницательностью не хуже Рамсесовых, и превозносила меня перед военачальниками, обязывая их мне повиноваться.

Я хотела тронуть его за плечо, но он непроизвольно отпрянул. Затем, сделав над собой усилие, позволил коснуться его руки. Я убрала ладонь.

— Ней, Басетамон причинила тебе немало вреда.

— Она не понимала, что делает. Она была безумна и одержима и сама от этого страдала.

— Да. — Я пыталась собраться с мыслями. — И все же она принесла тебе немалую боль. Ей нельзя было доверять наши жизни, ты рассудил верно.

— Я знаю, — кивнул он. — С каждым месяцем она заходила все дальше. Не представляю, чем все могло кончиться.

— Все кончилось единственно правильно — ты не мог не уйти. Какое бы исцеление ни послали ей боги, она получит его в должный срок. — Я обняла его за плечи, как могла бы обнять Тию. — И ты тоже. Мой царевич, ты сделал что возможно.

— Лучше б мне не быть царевичем.

— Да, порой ты ощущаешь это как бремя. Но тебе не оставлено выбора. Боги вручили тебе целый народ, ты сохранил нас и защитил от опасности. Ты наш царь.

— Да, — ответил он, опустив голову.

— Ты должен стать царем, ты ведь об этом знаешь? — тихо спросила я.

Ней кивнул и поднял на меня сухие глаза.

— Знаю. Другого пути нет.

Я вздохнула. Предстоит непростое деяние, от меня потребуется немало сил.