С такими мыслями я продолжила дорогу, любуясь демоном, который совершал замысловатые кульбиты в воздухе над нашими головами. Вдоволь накувыркавшись в потоках ветра, Азур зависал около Марвина, до полусмерти пугая его скромную кобылку и продолжая с изумленным недоверием вглядываться в уродливое лицо некроманта. Чего уж скрывать, преображение мага повергало в шок и меня, прибавляя еще один пункт к длинному перечню претензий, который я, рано или поздно, собиралась предъявить жестокой демонице. Бесцветные глаза некроманта, периодически одаривающие меня взглядом, исполненным безграничного смирения, уверяли нас в абсолютной лояльности их хозяина.

– Марвин, скажи, можно ли вернуть твою истинную внешность?

Маг страдальчески прикусил губу и надолго задумался.

– Думаю, что это возможно, – вымолвил он в тот момент, когда я уже отчаялась дождаться ответа. – Я знаю соответствующие заклинания, и если случится что-то, провоцирующее выброс энергии, накопленной Ринецеей, то мои внутренние ресурсы восстановятся, что приведет к мгновенному омоложению.

– Тогда я поймаю эту стерву и выжму ее до капли, – грозно пообещал Азур, парящий на распахнутых крыльях в нескольких сантиметрах над моей шляпой.

– Спасибо, уважаемый архидемон, – благодарно улыбнулся некромант. – Но, боюсь, это не поможет. Демоницу нужно ранить, лишь тогда ее энергия начнет утекать. Но пока никому не удавалось нанести ей хотя бы царапину.

– Посмотрим… – Я притронулась к даге, висевшей у меня на поясе. – У меня есть один подарочек, который придется ей не очень-то по вкусу. Марвин, клянусь тебе, ты снова станешь молодым и красивым, даже если это будет стоить мне жизни!

– Ваше высочество! – Растроганный маг низко поклонился. – Я благодарен вам за этот прекрасный порыв, но поверьте мне, от вас зависит судьба всего королевства, что неизмеримо дороже жизни одного некроманта-неудачника.

– Ха, – бесшабашно выкрикнул демон. – Марвин, не трусь и будь рядом в тот момент, когда мы с Моррой разорвем на части эту зловредную тварь.

Некромант протянул руку, прикоснувшись к рукаву моего камзола, а вторую ладонь поднял вверх, и Азур ловко хлопнул по ней краем крыла, подтверждая тройной союз, заключенный между нами.

– Буду, – серьезно пообещал Марвин, и печальные морщины на его высоком лбу немного разгладились.

Домик паромщика располагался в живописном месте. Здесь бурное течение Роны немного смиряло свой стремительный бег, образуя тихую широкую заводь. На пологом берегу реки, в окружении буйно разросшихся кустов ракиты, стоял маленький беленький домик с резными ставнями и высокой печной трубой, из которой столбом валил дым. Не иначе, на кухонном очаге готовилось щедрое угощение. Азур плотоядно потянул носом:

– Поросенка жарят.

– Пиво пьют, – подхватил Марвин.

– Не нас ли поджидают? – усмехнулась я.

– Нас, нас, – радостно констатировал демон. – Я же обещал тебе сюрприз, Морра.

Возле самого берега покачивался привязанный паром, сколоченный из крепких бревен. Толстые веревки, протянутые на другую сторону реки, обещали быструю и безопасную переправу.

– А может быть, мы лучше поспешим к Белой скале? – предложила я.

Некромант возмущенно мотнул головой:

– Ульрика, встреча назначена на вечер сегодняшнего дня. Я думаю, на это свидание мы успеем, а вот на встречу с аппетитной, поджаренной свининой – можем опоздать.

– Не, без нас не начнут, – успокоил его архидемон и в три прыжка преодолел невысокое крылечко белостенного домика.

Когтистая лапа Азура уже взялась за дверную ручку, как из комнаты раздались вступительные аккорды проигрыша на гитаре, и зазвучала лирическая баллада, исполняемая нежным, девичьим голоском. Мы замерли, прислушиваясь.

Покинув отчую страну

С наемников оравой,

Король уехал на войну —

За честью и за славой.

Оставил он уютный дом

И, затянув подпругу,

Еще оставил (но с трудом)

Прелестную супругу.

Как королева хороша!

Дрожат у мужа руки

И трепыхается душа

От горестной разлуки.

Она заплаканным платком

Вослед войскам махала,

Ему же ревность коготком

Все сердце пропахала.

Но только брачная постель

Осталась без надзора,

Как захудалый менестрель

Покрыл ее позором.

Зачем воюешь ты, король,

Растяпа венценосный?

Для короля ли эта роль —

Растяпа рогоносный?

Зачем, глупцы, чужую честь

Вы захватить хотите?

Своя у вас ведь дома есть…

Ее и берегите…

– Хорошо поет, – похвалил Марвин, привалившийся к дверному косяку и упоенно внимающий сладкозвучному голосу неизвестной певицы.

– Да уж, хорошо, – разгневанно взревел Азур, рывком распахивая дверь. – Только жених отлучился, а эти вертихвостки сразу разговоры про измену завели…

С этими словами сердитый демон ввалился в домик, наступил у порога на дико заоравшую кошку и, потеряв равновесие, с невероятным грохотом свалился на пол, путаясь в половике и собственных крыльях. В ответ из комнаты донесся многоголосый женский смех в сопровождении криков ужаса и звона разбитой посуды. Марвин бросился поднимать барахтающегося на полу Азура, а я аккуратно перешагнула через скомканный половик и вступила в комнату. Картина, представшая моему восхищенному взору, порадовала бы любого ценителя колоритных сюжетов.

В центре помещения возвышался огромный стол, ломившийся от всевозможных яств. Особое внимание привлекал дубовый бочонок с пивом, окруженный уже наполненными кружками, увенчанными шапками ароматной пены, и молочный поросенок на блюде, зажаренный целиком. В зубах поджаристой тушки красовалось наливное яблочко, а под залихватски закрученным хвостиком фривольно торчал кокетливо воткнутый пучок петрушки. На боку упитанного поросенка просматривалась чуть растекшаяся, но все же читаемая майонезная надпись «Совет да любовь!», не оставлявшая никаких сомнений по поводу намечавшейся пирушки. Талант стряпухи вызвал громкое урчание в наших голодных желудках, только вот с петрушкой она, на мой взгляд, немного перестаралась. Сама стряпуха, ладная дебелая женщина, замерла около печи, раскрыв рот, из которого еще рвались остатки истошного визга, и ухватившись руками за румяные щеки. У ног незадачливой бабы валялись черепки разбитого горшка. Глаза хозяйки оставались намертво прикованы к живописной фигуре на чем свет стоит ругающегося Азура, плотно завернутого в цветастый половик. Откуда-то из середины оригинального тючка раздавалось упоенное мурлыканье кошки, видимо, счастливой оказанным ей мужским вниманием.

У стола окаменел плечистый мужик – очевидно, сам паромщик, с белоснежным вышитым полотенцем, перекинутым через руку. Я посвистела и пощелкала пальцами у него перед носом, но глаза хозяина, сведенные к переносице, а также отвисшая челюсть – упорно не желали возвращаться в исходное, природой задуманное положение. Оценив угодливую позу мужика и впечатляющую чистоту полотенца, я пришла к выводу, что он исполнял роль подающего на стол при трех особах, вольно раскинувшихся на лавке, и, похоже, являвшихся главными персонами на этой пирушке.