Та, очевидно собрав всю необходимую информацию, снялась с откоса и улетела. Инспектор Барбаротти ее прекрасно понимал — он тоже считал, что наслушался вдоволь, и искренне пожалел, что не умеет летать.

Эва опять взяла Линду Эрикссон за руку:

— А ваша сестра… раньше у нее были какие-то проявления… она допускала возможность решения своих проблем с помощью насилия?

— Не знаю, что и ответить… Я же вам рассказывала — один раз она пыталась убить мужа и детей. Но надо же понимать…

— Да?

— Надо же понимать, что Джейн была психически серьезно больна, — сказала Линда Эрикссон дрогнувшим голосом. — Ее нельзя было выпускать… и ради других, и ради нее самой. Но вы же знаете, как в нашей стране решаются эти вопросы. Сумасшедший? — иди гуляй. Они, конечно, могут нанести какой-то вред, но долго не проживут. Для общества дешевле, и все такое… В перспективе…

Гуннар Барбаротти в принципе разделял ее горькую иронию. Он знал, что и Эва придерживается того же мнения, но предпочел не комментировать.

— Как есть, так есть, — сказал он. — Конечно, надо что-то менять… я имею в виду вообще здравоохранение… Но для нас сейчас важнее разобраться, что произошло. Боюсь, этот наш разговор не последний. Как мы можем вас найти?

И вдруг Линда Эрикссон расплакалась. Первый раз за все время. Эва протянула ей салфетку. Линда довольно быстро взяла себя в руки, вытерла глаза и тихо сказала:

— Я бы хотела уехать к семье в Гётеборг. Если можно…

Барбаротти переглянулся с Бакман и получил молчаливое согласие.

— Конечно, конечно, — сказал он. — У нас же есть ваш адрес и телефон. Может быть, позвоним вам завтра. Как вы будете добираться до Гётеборга?

— Муж заедет за мной на машине. Здесь же час езды… два, если считать туда и обратно.

Гуннар Барбаротти кивнул.

— Если хотите, у нас есть комната отдыха, — обратилась к Линде Эва Бакман. — Можете полежать, пока ждете мужа.

— Спасибо, — поблагодарила Линда и в сопровождении Эвы вышла из комнаты.

Бедняжка, подумал Барбаротти. И… и если бы она начала с кухни, ей не пришлось бы вылизывать всю квартиру.

— И что скажешь? — спросила Эва, плюхаясь в кресло для посетителей.

— А ты что скажешь?

— Гротеск какой-то. Совершенный, законченный, безобразный гротеск.

— Ты думаешь, она рубила их в кухне?

— В ванной комнате, Вильгельмссон говорит, есть отчетливые следы.

— Прямо в самой ванне?

— На кафеле. Сестра все оттерла… а скорее всего, Джейн сделала это еще до нее. Но кровь есть кровь…

— И как давно?

— Пока он не может сказать точно. Но, судя по всему, давно.

— И одного из них мы знаем?

— Ты же сам видел.

Гуннар Барбаротти кивнул. Конечно, состояние не самое лучшее, но двух мнений быть не могло. Одна из голов принадлежала Роберту Германссону, исчезнувшему 20 декабря прошлого года. Почти восемь месяцев назад.

— И ты считаешь, не стоит проследить возможные связи? — спросила она.

— Между Линдой Эрикссон и семьей Германссон?

— Ну да.

— Не думаю. Не раньше, чем мы будем что-то знать. Если понадобится, зайду к ней и задам несколько вопросов. А что со вторым?

Эва пожала плечами:

— Через пару часов узнаем. Пока ничего не могу сказать. Может, Хенрик Грундт, может, кто-то другой. Вильгельмссон говорит, что состояние трупа еще хуже, чем у Роберта. Очевидно, его поместили в пакет не сразу, а через несколько дней после смерти.

Гуннар Барбаротти откинулся в кресле и сцепил руки на затылке. На него навалилась вдруг тяжкая, изматывающая усталость. Усталость и чувство полнейшего бессилия. Он глубоко вдохнул.

— И если ситуация складывается так, что мы имеем дело не с Хенриком Грундтом, а с кем-то другим, — медленно, с извращенной, издевательской обстоятельностью начал он, — значит, это еще какой-то бедняга, убитый и расчлененный на куски нашей милой приятельницей Джейн Альмгрен. Если я тебя правильно понял, ты хотела озвучить именно эту мысль.

— Это не я, а ты озвучиваешь эту мысль. — Эва тут же подладилась под его интонацию. — Но, несомненно, в одном я с тобой могу согласиться. Ты, сам того не осознавая, сделал очень глубокое замечание — это либо Хенрик Грундт, либо не Хенрик Грундт. В последнем случае нашей прямой обязанностью является поставить еще один вопросительный знак.

Гуннар Барбаротти посмотрел на часы.

— Бергман начал готовить список свидетелей, с кем мы должны поговорить в ближайшее время. Соседи, социальные работники, психиатры… весь букет.

— Муж?

— И с мужем тоже, если найдем. С матерью. С братом. Бергман сказал, что у него уже пятьдесят две фамилии в списке. Карточная колода. Я только хотел спросить…

— Что?

— Хотел спросить, не забежать ли нам пока в «Лось» и не выпить по кружке пива с бутербродами? Сегодня мы не скоро попадем домой.

Она вздохнула:

— Кружку холодного пива — и в бой. Солдатам давали шнапс… Что ж, идея хороша. Только позвоню домой, что задержусь.

— И мне надо позвонить Саре, — вспомнил Гуннар Барбаротти.

Эва Бакман поднялась с кресла, но не ушла. Она долго смотрела с отсутствующим видом в окно. Потом повернулась к Гуннару и уставилась на него своими васильковыми глазами:

— Знаешь, что я подумала, Гуннар?

Он пожал плечами — откуда мне знать?

— Я подумала, какая дичь все это… Можешь себе представить вечерние таблоиды? Телезнаменитость обнаружена в морозильнике! Расчлененная и упакованная! О, Гуннар, почему я не сделала так, как мне советовали? Надо было остаться управлять отцовским магазином и выйти замуж за Ройне Вальтина.

— А кто это — Ройне Вальтин?

— Ты что, никогда не слышал о Ройне?

— Представь себе, никогда.

— Владелец сети обувных магазинов в Буросе и Венерсборге… Если бы им удалось нас спарить, мы бы стали монополистами. Он ведь и предложение делал…

— У тебя что, проблемы с Вилле?

— Ни малейших. То есть… не больше, чем обычно.

— Ну вот и прекрасно. Позвони и скажи, что у тебя вечерняя смена. Во всем есть хорошая сторона — не придется смотреть бенди.

Она вышла из комнаты. Барбаротти положил ноги на стол и стал размышлять, как сформулировать очередную молитву к Всевышнему, но никак не мог найти не только нужные слова, но даже и предмет молитвы — о чем тут просить? Так что он оставил эту затею. На текущий момент баланс у Бога был в приличном плюсе, главную роль в этом рывке сыграли Греция и Марианн. К тому же внутренний голос иногда принимался нашептывать Барбаротти разные оппортунистические идеи — дескать, гораздо легче жить на этом свете, если знаешь, что тебя опекает доброжелательно настроенная высшая сила.