— Ты что тут шатаешься?! Ты что, бездельник, тут ловишь ворон?! Тебе делать нечего?!

— Товарищ генерал-майор... — попытался было что-то объяснить Попов.

— Молчать! Бездельник! Я тебя сгною на передовой! Я те покажу, как бездельничать и баклуши бить! Ты у меня еще потанцуешь! Начальник штаба! — воззвал генерал. — Немедленно напиши приказ! На передовую его! Подбери мне другого начальника АХЧ!

Целых два часа генерал костерил Попова на чем свет стоит, но, зная причуды генерала, Попов безмятежно стоял, опустив голову, ожидая пока генерал перегорит. Все игроки тихонько ретировались, я остался за игорным столиком один и прослушал всю эту арию от начала до конца. Когда все утихло и генерал успокоился, я спросил:

— За что вы, товарищ генерал, его так отругали?

— Ничего! Будет бояться! — ответил он.

Вот, оказывается, на чем была основана его «военная доктрина»: его обязательно должны бояться. Не вступая в полемику, я все же заметил ему:

— А мне кажется, что вас должны больше уважать, чем бояться.

— А мне наплевать на то, что тебе кажется, — грубо ответил генерал и, круто развернувшись, ушел в блиндаж.

Хотя противник не проявлял тенденции к новому решительному нападению, иногда он вынуждал нас серьезно волноваться за судьбу плацдарма. Подполковник Горшунов, ставший теперь командиром полка на плацдарме, то и дело запрашивал у нас срочной помощи. В один из таких моментов штаб группы решил перевести запрос штабу армии и, чтобы придать просьбе солидность и убедительность, на телеграмме учинили две подписи: командира группы войск и комиссара группы войск. Но если командир группы был назначен официально приказом, то комиссара никто не назначал ни официально, ни фактически. Несмотря на это штабные работники все же поставили эту подпись и напротив нее напечатали почему-то мою фамилию. Когда мне принесли телеграмму, я возмутился и отказался поставить свою подпись.

Однако штабисты, да и сам генерал, принялись уговаривать меня, утверждая, что в этом нет ничего плохого, что главное — поскорее получить просимую помощь, что переделывать телеграмму уже некогда, а промедление может вызвать излишние и неоправданные жертвы и тому подобные доводы.

Взвесив все эти доводы и особенно тот, который касался жертв, что мне самому было слишком хорошо известно, и не углядев в этой подписи той вредоносной «бациллы», которая впоследствии привела к неожиданным и нежелательным последствиям, я в конце концов согласился и подписал телеграмму.

Не так расценили мою подпись в штабе армии. Там поднялся настоящий переполох.

— Какой-то комиссар?! Откуда он у вас появился?! Кто назначал?! — кричали во все трубки.

Член Военсовета армии Бодров давал взбучку по телефону комиссару дивизии Шаманину. Начальник штаба армии кричал на генерала Замировского. Начальник оперотдела штаба армии кричал на своего подчиненного в нашей опергруппе, и, кажется, один начальник политотдела армии не принимал участия в этой экзекуции. Создавалось впечатление, что случилось нечто невероятное и куда более страшное, чем нападение врага.

Увидев меня, начальник оперативного отдела засмеялся:

— Ну, брат, ты и наделал делов со своею подписью.

— А при чем тут я? Ведь это вы ее придумали! — ответил я.

— Да ты не огорчайся, весь этот шум единого слова не стоит. Просто у какого-то армейского штабиста проявился особый, чиновничий, зуд. — И, помолчав, добавил: — Да, все-таки какая высокая оперативность! А когда атаковали ваш плацдарм, мы сумели добиться существенной помощи только через неделю, когда генерал охрип от круглосуточных просьб и убеждений.

— А как же с помощью, которую мы просили? — спросил я.

— Какая там помощь?! Ты же видишь, все заняты твоей подписью!

— А вы все уговаривали: «ничего нет плохого»... Может, если б не подключили меня, помощь уже бы пришла, — сказал я.

— Как бы не так! — возразил начальник оперотдела. — Вы думаете, нам просто понравилась ваша фамилия?

Шумиха, вертевшаяся вокруг моей подписи, почему-то непосредственно меня не задевала — на меня никто не кричал, меня никто и ни в чем не упрекал, никто ни о чем не спрашивал, даже не беседовал со мной на злободневную тему. А ведь самозванцы, если они преследовали корыстные цели, угрожали интересам народа, возбуждали, как правило, не только бурную реакцию общественного мнения, но и жестоко преследовались по закону. По всей вероятности, между мной и настоящими самозванцами все-таки была какая-то разница. Но в таком случае, для чего же понадобился весь этот шум? С какой целью он был поднят?

Наконец телефонист и меня позвал к трубке, и я услышал голос комиссара дивизии — не поздоровавшись, он закричал:

— Ты что там наделал?! В какие такие там комиссары затесался?! Сколько шума поднял!

— А вы не скажете, товарищ комиссар, кому и для чего понадобился этот шум? Мы ведь просили срочной помощи для Горшунова, на него враг наседает, — спокойно спросил я.

— Ах, так, ты еще и оправдываешься?! Ну так вот, что я тебе сообщаю! Член Военсовета армии собственноручно перекрестил твой наградной лист и лишил тебя ордена!

— Откровенно говоря, мне жалко этот ордена потому, что он принадлежит мне по праву, об этом вы и сами хорошо знаете. Но если у члена Военсовета поднялась рука, чтобы «перекрестить» мой наградной лист, то, наверно, этот член Военсовета — сам очень смелый и мужественный человек. Передайте ему от лица службы горячую благодарность! — ответил я комиссару.

— Да как ты смеешь говорить такие дерзости?! — вскрикнул комиссар.

На этом вся шумиха и закончилась. А была ли все-таки получена помощь, мне узнать не посчастливилось, потому что вскоре я оттуда уехал.

Пополнение боевых порядков. Снайпер Ченов. «Какой он красивый!» «Охота». Мы оба ошибались. Смерть всегда рядом. Штурм. У-2. Бронепоезд. Подкоп. Солдат Шарапов. Солдат и генерал. Корреспонденты

Пополнение боевых порядков

За ненадобностью штаб армейской группы войск стал постепенно рассасываться, его работники возвращались на свои прежние места, я вернулся в политотдел своей дивизии, штаб которой по-прежнему размещался под Киришами.

В Киришах немцы все еще занимали большой плацдарм, на нем могла бы дополнительно разместиться не одна дивизия противника, плацдарм был сильно укреплен, так что окопались на нем фашисты достаточно прочно. Они держали в своем распоряжении, хотя и подорванный, железнодорожный мост, но в целях наступления использовать его не могли, так как все пути подхода к мосту как на Мгу и Чудово, так и на Будогощь, были давно отрезаны нашими войсками. В целом Киришский плацдарм потерял для противника не только стратегическое, но и тактическое значение. Тем не менее держался за него враг крепко.