— Он говорит, что засада совсем рядом с Баакубой. На дамбе полно солдат, и они стреляют химическим оружием.

— А они не врут? Он сказал «химические бомбы»? Ты думаешь, он сможет показать место на карте?

— Они не могут читать карты.

Пока я сообщал полученную информацию нашему батальону, Миш продолжал болтать с пассажирами машины. Они смотрели то на него, то на меня. Потом один из них порылся и протянул нам три пачки сигарет.

— Миш, какого черта? Это мы должны дать им сигарет в качестве благодарности за информацию.

— Да это все я. Я сказал, что ты убьешь их, если они не дадут нам сигарет.

— Миш, так делать нельзя, а то все местное население на нас ополчится, — сказал я, стараясь не выходить из себя.

Мы соединились с батальоном в том месте, где, как нам сказали, нас ждала засада. В этот раз не солгали. Над районом уже парил самолет, нещадно паля во все видимые сверху объекты. В высокой траве потрескивал небольшой пожар, он горел не просто так — из языков огня показался минометный окоп и скрученный пулемет. Дорога была усеяна пусковыми установками реактивных мин и незапущенными снарядами. Потом мы увидели поврежденную машину, а вернее, взорванную, уничтоженную прямым попаданием авиационной бомбы. Водитель убежал, но недалеко. Мы обнаружили его лежащим на земле, с вытянутыми вперед руками. Его тело полностью зажарилось и имело темно-миндальный цвет, кроме одной ладони. Она совсем не была обожжена. Была разжата, и от ветра слегка качалась, как будто махала нам.

Морские пехотинцы не проявили к мертвому иракцу никакого сочувствия.

— Эй, посмотрите, из мужика получился отличный кусок вяленой говядины.

— Надо иметь в машине солнцезащитный козырек, ублюдок.

И это только самое приличное, что было сказано морпехами перед тем, как они двинулись дальше.

На перекрестке мы увидели знак остановки — огромный, больше трех футов по диагонали. Это был обычный красный восьмигранник, но слово «СТОП» было написано на арабском. Я подумал, что он очень хорошо подойдет для наших заграждений на дорогах; возможно, пострадает меньше людей.

— Кристенсон, срежь этот знак и положи в «Хаммер».

Он посмотрел на меня, думая, что я шучу. Офицер еще никогда не приказывал ему совершить акт вандализма.

Капитан подозвал меня к себе:

— Нат, я хочу, чтобы твой взвод спешился и обследовал вон то здание, — сказал он, показав на строение, расположенное за полем.

Я долго смотрел на него, осознавая то, что он меня просит сделать.

— Сэр, вы спятили? Вы хотите, чтобы я оставил свои огневые средства, пересек поле размером в три футбольных и шел пешком до, возможно, укрепленной позиции врага вместо того, чтобы сесть в машину и доехать туда со всем оружием, имеющимся у нас в наличии?

— Для споров времени нет, — ответил он.

Я видел, что он колеблется. Его приказы каждый раз были экспериментами: пройдет или не пройдет.

— Сэр, это ваша мысль или приказ батальона?

Я окончательно потерял веру в своего командира и уже не мог безмолвно подчиняться ему. Вот если бы приказ был получен от майора Уитмера или полковника Феррандо, я бы выполнил его без всяких колебаний.

— Я вижу, что нужно сделать. Не беспокойся, пустим прямо за вами ряд легких «БМ», при необходимости они прикроют вас пулеметным огнем.

Я начал закипать от гнева.

Находясь прямо за нами, легкие «БМ» не смогут открыть огонь — они же в нас попадут. Нам говорили об этом еще в первую неделю обучения на пехотных курсах. Капитан, командующий легкими «БМ», сочувствующе посмотрел на мета и закатил глаза.

Эффективное командование основывается на доверии. У моего старшего по званию в запасе была одна фраза: нет времени для споров.

К нему у меня доверие исчезло напрочь. Он принимал неверные решения еще до начала войны, вон еще когда были под корень вырублены все зачатки доверия. Может, он и был трудягой, но в делах тактики оказался абсолютно некомпетентным.

— Сэр, план реально гробовой, я не могу пойти на такое. Я волнуюсь даже не по поводу потерь в рядах своих солдат, — если бы там были федаины, они бы так и так давно открыли по нам огонь. Мета беспокоит беспочвенность вашего решения. Сделав по-вашему, мы застопорим движение всего батальона. Посмотрите туда. — Я показал на деревья вдалеке, там были «Хаммеры» рот «Альфа» и «Чарли», они атаковали в северном направлении. — Они движутся. Мы тоже уже должны двигаться.

Он кинул на меня взгляд, ничего не сказав. Я пошел к своей машине. Нервничал. Некоторые из моих морских пехотинцев находились в зоне слышимости. Было непрофессионально ругаться с капитаном на их глазах, но обстоятельства не оставляли мне выбора.

Разведывать пешком здание не пошли. Завели моторы и поехали вперед. Всей ротой. Злополучное здание преодолели без приключений.

На пути к следующему перекрестку мы проехали поле изумрудно-зеленой травы. Само по себе красивое место, а вот обстановочка вокруг — не очень. По нам открыли огонь из двух «АК-47», торчащих из окопов в поле, а наш пулеметный огонь, раздавшийся следом, сделал из иракцев пищу для воронов. На одном из них была зеленая рубашка и штаны цвета хаки. Его убила пуля 50-го калибра, диаметром примерно в десятицентовую монету. Сила этой пули была настолько велика, что тело погибшего отлетело назад на достаточно большое расстояние. Пуля вынесла из тела кость больше, чем моя ладонь, и, упав на эту самую кость, он протаранил череп, — мозг уже вытекал на землю.

С неба упал минометный снаряд — упал ниоткуда, вокруг никаких внешних признаков наличия минометов.

Получили приказ не двигаться, оставаться на месте, начали оглядываться. Справа от нас стояло здание, освеженное белой побелкой. Правда, стены кто-то уже успел покрыть красными надписями. Я попросил Миша перевести их.

— О'кей, на табличке над входом написано: «ШКОЛА». А то, что красной краской, — «СМЕРТЬ АМЕРИКЕ, ДОЛГОЙ ЖИЗНИ САДДАМУ» и «МЫ УМРЕМ ЗА ТЕБЯ, О ВЕЛИКИИ САДДАМ», и все в том же духе, но мысль-то ясна.

— Лавелл, возьми своих людей и обследуй здание, — приказал я. Время у нас было, а федаины очень любили обосновываться в школах.

Оставив одного солдата за пулеметом, Группа три перерезала кусачками замок и ворвалась в здание. Через несколько секунд Лавелл крикнул в окно:

— Сэр, подойдите посмотрите.

Я вошел, в комнате была куча парт. На стенах висели детские рисунки. Лавелл и доктор Брайан копались в уже открытом сейфе.

— Карты, документы, мешок штыков для «АК». Кому нужно это дерьмо? Сюда посмотрите, — сказал Лавелл. Он протянул целлофановый мусорный мешок. В нем были дюжины пар черных носков. Новых, с этикетками. «Сделано в Иордании». — Смешно. Все, что найдешь в Ираке, сделано в Иордании, Китае и Франции.