– Ну что вы, – улыбнулся мистер Поултни, который теперь искренне наслаждался беседой. – Общительность – естественное достоинство прекрасного пола. Сама природа, повелевающая павлину важно вышагивать ради восторгов павы, повелевает вам стимулировать мужской интеллект. Вы льстите мужчине своим вниманием, и он безотчетно купается в лучах вашего одобрения. Насколько же больше Гомера знал о человеческой натуре Вергилий! Алкиной никогда бы не вытянул из Одиссея всей его истории: услышав недоверчивые нотки в первом же вопросе, герой наверняка бы сердито буркнул, что просто без дела болтался по свету. Понадобилась Дидона, оправдавшая hysteron proteron[56]– «multa super Priamo rogitans, super Hectore multa»[57]. Она знала, как это делается!.. Ой, что-то я впал в лирику.

– О, мистер Поултни, пожалуйста, впадайте в лирику! Майлзу это очень полезно, ведь он воображает себя человеком сильным, немногословным, а что может быть ужаснее! Коренится-то все явно в том, что он считает себя вроде как сыщиком и не должен выходить из этой роли. Ну а вы, мистер Лейланд, вообще рта не раскрывали.

– Это называется помощью в беседе, миссис Бридон? Похоже, вы силком вовлекаете нас в нее.

– Суровое безмолвие сыщика, – заметил старый джентльмен, – выдумка романистов. Писатель вынужден затыкать своему сыщику рот, иначе не сохранит загадку до последней главы. Вот уж кому надо быть профессиональным молчуном, так это мистеру Бринкману. Какой же он секретарь, если не умеет держать язык за зубами?!

– Я молчун не от природы, а поневоле, – сказал Бринкман. – Каждый второй павлин от страха перед потасовкой даже и пыжиться не смеет.

– Для меня лично молчание – просто-напросто возможность скинуть бремя беседы, – вставил Бридон. – Тому, кто говорит, я благодарен не меньше, чем тому, кто, опередив меня, прыгнет в воду спасать тонущего ребенка. Он избавляет меня от необходимости прилагать усилия. Иногда я думаю, что именно потому и женился.

– Майлз, – сказала Анджела, – если ты ударишься в гнусности, тебе придется уйти. По-твоему, раз книжные сыщики грубят, то и тебе можно, да? Вон мистер Лейланд, хоть и молчалив, но по крайней мере вежлив.

– Мистер Бридон женат, – обронил Поултни. – В неволе птица не красуется. Спешу добавить, цепи у него золотые, однако ж инициативу все равно сковывают. Тем не менее я не слишком уважаю мужчин, которые отказываются делить с другими бремя беседы. Они ничего не вносят в общий котел. Мистер Бринкман, я покидаю ораторскую трибуну. Скажите-ка вы, какими должны быть сыщики – суровыми и немногословными или нет?

– Боюсь, мистер Поултни, я недостаточно начитан в этой области. Мне представляется, сыщику выгодно быть немногословным, ведь в таком случае, когда истина выйдет наружу, его «А я что говорил?» прозвучит более веско.

– Но сыщику все время приходится разговаривать, – возразила Анджела. – В книгах они только этим и занимаются. Правда, смысл их реплик, как правило, темен и загадочен и для остальных персонажей, и для читателей. «Позвольте еще раз обратить ваше внимание, – говорят они, – на зловещую роль, которую сыграла погнутая решетка рашпера», – а ты сидишь дурак дураком… Вам не хочется стать сыщиком, мистер Поултни?

– Ну, в каком-то смысле я и есть сыщик. – Крохотная пауза, только-только чтоб мысленно перевести дух, и старый джентльмен продолжил: – Я ведь школьный учитель, а эти две профессии очень близки. Кто испачкал маслом потолок, кто из мальчиков у кого списал, куда девалась пропавшая почтовая марка – вот проблемы, волнующие мою бесславную старость. Я не знаю, отчего директора позволяют мальчикам собирать марки, ведь их неизменно крадут.

– А почему их вообще собирают? – спросила Анджела. – Хотя некоторые марки, конечно, красивые, и даже очень. Но сколько надо терпения, чтобы педантично рассортировать все, по датам выпуска и форме водяного знака! Нет, это не для меня. Впрочем, вам водяной знак наверняка помогает в расследовании, да, мистер Поултни?

– Я вообще-то не очень в этом разбираюсь. Тут лучше привлечь филателистов. Кстати, так еще называют людей, которые не любят драматических ситуаций. Но в этом смысле коллекционеры марок ничуть не отличаются от прочих смертных.

– Сыщики в книжках, – вставил Лейланд, – всегда извлекают важнейшую информацию из водяных знаков на той бумаге, на которой написан некий загадочный документ. Тут им здорово везет. Если же взять наугад четыре каких-нибудь листка и посмотреть на просвет, легко убедиться, что на трех из них водяные знаки вообще отсутствуют.

– Знаю, – кивнула Анджела. – А когда я была маленькая, мне все уши прожужжали, что настоящее серебро всегда помечено клеймом в виде льва. Но на самом деле наверняка ничего подобного. Майлз, дорогой, я почти уверена, что на часах, которые ты мне подарил, никакого льва в помине нет. – Она расстегнула браслет. – Или он уж вовсе микроскопический.

– Думаю, тут вы ошибаетесь, миссис Бридон, – возразил Бринкман. – Позвольте взглянуть… Конечно, вот он, наверху, немножко стерся, а все ж таки лев.

– По-моему, львы всегда на месте, – не растерялся Бридон, вытаскивая серебряный пенальчик. – Точно, здесь даже целых два: один с поднятой лапой, а другой в рамке.

– Давайте поглядим на ваших часах, мистер Лейланд, – предложила Анджела, – или они посеребренные?

– Да вроде бы чистое серебро. Ага, вот он, малыш!

В следующий миг Анджела была вознаграждена – мистер Поултни вытащил из кармана серебряный портсигар и протянул ей.

– Он, наверно, внутри, да? Ой, нет, здесь сплошь позолота. A-а, вижу, вот он, сверху. – Подозреваю, что Анджела про себя чертыхнулась, потому что портсигар был пуст.

– Похоже, я тут единственный бедняк, – вздохнул Бринкман, – у меня кругом пушечный металл.

Анджела не старалась подталкивать разговор, пока тема не исчерпает сама себя. Потом, чуть не с отчаянием, сказала:

– Курите, мистер Лейланд, я ведь знаю, вам до смерти хочется. Какой же сыщик без табаку! – И вновь была вознаграждена: Бринкман достал свой портсигар и закурил. Мистер Поултни, удостоверившись, что сигареты у него кончились, начал не спеша набивать трубку.

Сигарета в портсигаре у Бринкмана была последняя, это Анджела заметила. Вдруг она вообще последняя в пачке?

– Жаль, я не курю, – сказала Анджела. – Но если б курила, то трубку – с виду очень уютно. Между прочим, с трубкой можно и задремать, и уснуть, а с сигаретой нельзя, опасно.

– Дремать с трубкой совсем невкусно, – возразил Бринкман. – Когда куришь впотьмах, никакого удовольствия не получаешь, как ни странно.

– Неужели правда? Я и раньше слыхала, что вкус зависит от зрения и что, если закрыть глаза, нипочем не отличишь одно вино от другого. Майлз, сейчас я завяжу тебе глаза, и мы посмотрим, отличишь ты свое вино от сидра мистера Бринкмана или нет. Ну как, попробуем, а? Я тебе дам по ложечке того и другого.