Есть вопросы и к его коллегам. Отчего проявил столь преступную индифферентность резидент ЦРУ? Почему наши люди, наблюдавшие за происходившим в отеле, уверяют, что американцы вели себя как-то двусмысленно, словно что-то недоговаривали?

Наконец, чем объяснить совершенно неоправданную жестокость, проявленную в отношении террористов? Добить раненых и уничтожить парламентера? Или это был не парламентер, а кто-то другой? Очень похоже на то, что Тарун — или сам, или по чьему-то приказу — спешил спрятать концы в воду.

Да, много возникает вопросов. Будет над чем поломать голову…

* * *

15 февраля, в четверг Старостин решил увидеться с «Анархистом». Без десяти семь оперработник подъехал в район, где должна была состояться встреча. Автомашину оставил на стоянке перед кинотеатром, а сам пешком через парк направился к нужной аллее. Хотя к вечеру подмораживало, в воздухе уже чувствовалось приближение ни с чем не сравнимой ароматной и нежной кабульской весны.

С противоположной стороны аллеи показалась долговязая фигура. «Анархист» был одет в темно-зеленое полупальто из грубого сукна, джинсы-клеш, резиновые непромокаемые то ли сапоги, то ли ботинки. На голове, как всегда, шляпа-«фе-дора». В малоопрятном внешнем облике, в неуклюжих, немного комичных движениях, сопровождающих перескоки через замерзающие лужи, не видно ничего необычного, настораживающего. Улыбнулись друг другу. Поздоровались. Зашли в расположенный поблизости небольшой ресторанчик.

Старостин достал из пластикового пакета обещанный виски и договорился с официантом о «коркидже» — плате за открытие принесенной с собой бутылки. Еды заказали немного, но, главное, попросили принести «ошак» — вкусноту, которой славился именно этот ресторан.

Старостин выразил свое соболезнование «Анархисту» по поводу гибели посла США. Вслед за этим он, вспоминая заранее заготовленные смачные английские слова, начал длинную тираду о том, что терроризм — это великое зло нашей эпохи, что страдают от него все народы, все страны, независимо от социально-политического строя и что Советский Союз вместе со всем мировым сообществом…

«Анархист» не дал закончить фразы.

— Утрите слезы, — почти издевательски сказал он. — Господин Дабс был вашим заклятым врагом, а когда враг умирает — это хорошо.

— Ну, положим, не враг, а политический противник, оппонент, — начал мусолить английские слова Старостин. Чисто по-человечески ему и вправду было жаль посла.

— Если бы Дабс был вашим закадычным другом, я бы понял ваши чувства. Но, согласитесь, ведь вы выражаете соболезнование не по поводу гибели старого зануды дядюшки Даб-са, а по поводу гибели посла Дабса. И делаете это только потому, что так положено по протоколу. Так требует приличие. Убит посол, должностное лицо, представляющее здесь Соединенные Штаты. Оттого-то и весь скандал. Он стал заложником и жертвой своего положения. Как человек он никому не был интересен. Да и вряд ли в нем было что-нибудь такое, чем он мог бы быть интересен как человек. Да и был ли он человеком? Кто знает об этом? Вы знаете?.. Был ли он кем-нибудь, кроме как безотказным бюрократическим роботом, чиновником? Был ли он кем-нибудь, кроме как винтиком, деталью, в большой политической машине, ради которой кто-то его придумал и произвел? Да, он занимал должность посла Соединенных Штатов Америки. Он играл свою социальную и политическую роль. Он был шахматной фигурой, которая оказалась проигранной или пожертвованной в ходе замысловатой партии, проходящего в Кабуле международного турнира, — жестко, с пафосом и, видимо, заранее продуманно сказал «Анархист».

— Проигранной. пожертвованной? — обозначил свое удивление Старостин, чтобы «заострить» внимание собеседника на этих словах.

— Да, именно так. Его могли проиграть, им могли пожертвовать. В политике он был фигуркой на шахматной доске, монеткой-даймом,[30] которую могли дать на чай. Впрочем, так же как и те, кто стоят выше него. Вплоть до президента. Ну, президент, пожалуй, может считаться… долларом.

Беспорядочно заросшее рыжей бородой лицо американца изобразило смешную гримасу, призванную продемонстрировать его не слишком серьезное отношение не то к президенту США, не то к доллару.

— Все они актеры, повторяющие заученные на всю жизнь роли. Все они рабы определенных правил и того общества, которое привержено этим правилам. Все они — детали хорошо отлаженной поколениями политической машины. Все они рыцари самим себе навязанных турниров. Они никогда не поступают, как хотят. Да и вряд ли они могут хотеть что-то такое, что не предусмотрено правилами игры. Они не принимают решений сами. Все уже установлено, все решения уже давно приняты. Такие люди, как Дабс, занимают должности не столько для того, чтобы жить, сколько живут для того, чтобы занимать должности. Их жизнь — это постоянное исполнение моральных, социальных или служебных обязанностей. Более всего — служебных. Они всегда не более чем исполнители, хорошие или плохие, но только исполнители… или жертвы тех ролей, которые им достались по сценарию.

Окончив свою длинную тираду, «Анархист» умолк. Казалось, он о чем-то задумался. Принесли еду. Допив первый стаканчик виски и проследив, как Старостин наливает еще, он молча прожевал один из ошаков. Затем серьезно и сосредоточенно продолжил разговор:

— Я иногда вспоминаю жуткие кинокадры. Не думай, это не Хичкок Это хроника Третьего рейха. Несколько десятков эсэсовцев гонят в газовую печь сотни, тысячи людей. Через несколько минут эти люди умрут. Но ужас вызывает не то, что они умрут. Ужасно то, что они идут на смерть тихо, послушно, аккуратно соблюдая свою очередь. При этом кажется, если кто-то попытается залезть вперед, остальные обидятся и скажут: «Куда же ты парень, я ведь стоял впереди тебя?». Ты видел эти кадры?

Старостин утвердительно кивнул.

— Почему они не восстанут? — продолжал американец. — Почему не предпримут последнюю, пусть отчаянную, попытку спасти себя? Почему все разом не бросятся на охрану? Ведь им нечего терять. Почему происходит так? Я полагаю, потому, что вместе они думают не так, как думает каждый из них по отдельности. Когда они вместе, ими правят другие инстинкты, такие, которые отличаются от инстинктов индивидуальных.

— А что тебе известно о террористах, убивших Дабса? — наконец-то напрямую спросил Старостин.

— Вопрос поставлен неверно. Террористов, убивших Даб-са, не существует. Ты не хуже меня знаешь, что посла убили полицейские. Гадкие, тупые, злые, необразованные афганские полицейские. А может быть, наоборот? Очень умные, интеллигентные полицейские, которым удалось перехитрить нас, очень интеллигентных американцев, и вас, интеллигентных русских, — «Анархист», как всегда, намеренно и многократно повторил это слово intelligence[31], как бы подразнивая собеседника. — А все потому, что они оказались свободнее нас, не стали играть по известным нам правилам.