И еще Женщины-Змеи позволили Зебу спать в большой-большой кровати, блестящей и зеленой. Они сказали, что Бля тоже может там спать, потому что в кровати было очень много места.

И Зеб сказал «Спасибо», потому что Женщины-Змеи были к нему очень добры. И к его невидимому помощнику тоже. И Зеб стал чувствовать себя гораздо лучше.

Нет, они над ним не мурлыкали. Змеи не умеют мурлыкать. Но они… Они извивались. Да, вот что они делали: извивались. И еще сокращались, вот что они еще делали. У змей мускулы очень хорошо подходят для сокращения.

И Зеб очень-очень устал, поэтому сразу же уснул. И Женщины-Змеи, Женщины-Птицы и Женщины-Цветы заботились о нем и сделали так, чтобы, пока он спал, с ним не случилось ничего плохого. Они сказали, что будут защищать его и спрячут, даже если за ним придут плохие люди.

И плохие люди в самом деле пришли. Но это уже другая часть истории.

А теперь я тоже очень-очень устала. И собираюсь спать.

Спокойной ночи.

Вот что она расскажет Детям Коростеля, когда придет время для очередной истории.

Наутро после паломничества к бузинному кусту следы смеси для усиленной медитации еще не выветрились из организма Тоби. Мир чуть ярче обычного, а сетчатый экран, на котором намалеваны составляющие его разноцветные пятна, чуть прозрачней. Тоби надевает нейтральную простыню — спокойную светло-голубую, без рисунка, — наскоро умывается у колонки и добирается до общего стола.

По-видимому, все уже поели и разошлись. Белая Осока и Голубянка убирают тарелки.

— Кажется, там еще что-то осталось, — говорит Голубянка.

— А что давали? — спрашивает Тоби.

— Оладьи из кудзу с ветчиной, — отвечает Белая Осока.

Тоби всю ночь снились сны: сны с участием поросят. Невинных, очаровательных, пухленьких, чистеньких и менее диких, чем те, которых она видела наяву. Одни поросята летали — порхали на белых, словно марлевых, стрекозиных крылышках; другие вещали на иностранных языках; третьи даже пели, подпрыгивая, стройными рядами, как в древнем мультфильме или пошедшем вразнос мюзикле. Поросята на обоях, повторяющиеся снова и снова, переплетенные лианами. Все счастливые, все живые.

Жители уничтоженной цивилизации, частью которой Тоби была когда-то, давным-давно, любили образы животных, наделенные человеческими чертами. Уютные плюшевые мишки пастельных цветов, сжимающие в лапах сердечки-валентинки. Милые мягкие львы. Очаровательные танцующие пингвины. И еще дальше в глубь времен: смешная розовая свинья со щелью в спине, копилка. Они попадались в антикварных магазинах.

Тоби решает, что не осилит ветчину после целой ночи танцующих поросят. И после вчерашнего: сообщение свиноматки все еще свербит у Тоби в голове, хоть она и не взялась бы выразить его словами. Оно было больше похоже на ток. Ток воды, электрический ток. Длинная инфразвуковая волна. Винегрет из биохимии мозга. Или, как когда-то говорил Фило из вертоградарей: «Кому нужен телевизор?» Вероятно, он в свое время перестарался со всенощными бдениями и усиленными медитациями.

— Я, пожалуй, обойдусь, — говорит Тоби. — Разогретое оно уже не то. Пойду раздобуду кофе.

— Ты не заболела? — спрашивает Белая Осока.

— Нет, я в порядке, — отвечает Тоби. Она осторожно шагает по дорожке, ведущей к кухне, стараясь не наступать на те места, где камушки растворяются и идут рябью. На кухне она обнаруживает Ребекку, которая пьет суррогат кофе. С ней — малыш Черная Борода: он лежит на полу, на животе, и пишет. Карандаш он позаимствовал у Тоби, и тетрадь тоже свистнул у нее. Но слово «свистнул» в данном случае не имеет смысла — понятие личной собственности у Детей Коростеля отсутствует.

— Ты не просыпалась, — говорит он безо всякого упрека. — Ты ночью путешествовала очень далеко.

— Видала? — говорит Ребекка. — Малыш просто гений.

— Что ты пишешь? — спрашивает Тоби.

— Я пишу имена, о Тоби.

И правда, он пишет имена. ТОБИ. ЗЕБ. КАРАСТЕЛ. РЕБЕКА. ОРИКС. ДЖЫМИСНЕЖНЫЧИЛАВЕК.

— Он их собирает. Имена. Кто идет потом? — спрашивает Ребекка у Черной Бороды.

— Потом я напишу Аманду, — серьезно отвечает Черная Борода. — И Рен. Чтобы они со мной говорили.

Он вскакивает с пола и уносится прочь, сжимая в руках письменные принадлежности Тоби. «Как мне теперь их вернуть?» — думает она.

— Миленькая, у тебя замученный вид, — говорит Ребекка. — Бурно провела ночь?

— Я перестаралась, — отвечает Тоби. — Со смесью для усиленной медитации. Грибов переложила.

— Бывает. Пей больше воды. Сейчас я тебе заварю сосновой хвои с клевером.

— Вчера я видела гигантскую свинью, — говорит Тоби. — Свиноматку, с детенышами.

— Чем больше, тем веселее, — отзывается Ребекка. — Лишь бы у нас были пистолеты-распылители. У меня уже кончается бекон.

— Нет, погоди. Она… она на меня очень странно посмотрела. Мне показалось, она знает, что я убила ее мужа. Давно, еще в «НоваТы».

— Да-а-а, ты и правда перестаралась с грибами, — замечает Ребекка. — Я однажды в таком состоянии вела беседу с собственным лифчиком. Так что же, она злилась, что ты убила ее…? Блин, не могу я называть его мужем! Это же свиньи, блин!

— Она была, безусловно, не рада, — отвечает Тоби. — Но, как мне показалось, скорее печальна, чем зла.

— Они умнее обычных свиней, даже и без снадобья для усиленных медитаций. Это уж точно. Кстати, Джимми сегодня вышел к завтраку. Никаких ему больше подносов с едой в постель. Он хорошо себя чувствует, но просил, чтобы ты посмотрела его ногу.

У Джимми теперь собственный закуток. Новый, в пристройке к саманному дому, которую наконец-то завершили. Мазаные стены еще чуточку пахнут сыростью; но окно у Джимми больше, чем в старой части здания, и в него вделана сетка, а на окне занавеска с ярким рисунком: мультипликационные рыбы. У самок большие пухлые губы и длинные загнутые ресницы. Самцы играют на гитарах, а на ударных у них осьминог. Не самое подходящее зрелище для Тоби в ее теперешнем состоянии.

— А эти откуда взялись? — спрашивает Тоби у Джимми, который сидит на выступе-кровати, спустив ноги на пол. Ноги у него еще тонкие, мышцы атрофированы; ему надо заново наращивать мускулы. — Занавески?

— Почем я знаю? — отвечает Джимми. — Рен и Вакулла… то есть Голубянка. Они решили, что мне нужен веселенький интерьер. И теперь тут как в детском садике.

У него на кровати все то же одеяльце с кошками, скрипками и тарелками.

— Ты хотел, чтобы я посмотрела твою ногу?

— Да. Она зудит. Просто до безумия. Очень не хочется думать, что часть опарышей забралась внутрь.

— Если бы они туда забрались, то давно бы уже пробурили ход наружу, — успокаивает его Тоби.