Разумеется, в конце концов меня признали виновным. Но не в нападении, что бы вы там ни слышали. Суд установил, что агрессия с моей стороны отсутствовала, не было даже брани или разговора на повышенных тонах, несмотря на заявления прокурора, будто я «оказывал сопротивление» и «душил сотрудника пограничной службы»[86]. В итоге сторона обвинения сделала упор на тот факт, что я – уже словив несколько ударов в лицо, но еще до того, как получил дозу слезоточивого газа, – не подчинился в ту же секунду, а спросил: «Да в чем дело-то?» И никого не волновало, что меня действительно били по лицу или что сами пограничники лгали под присягой. (Присяжные забраковали их показания всей пачкой, потому что – как официально объявил один из заседателей – те «не согласовывались между собой».) Никого не волновало и то, что представители самого МВБ[87], которых вызвали из Детройта в надежде добавить пунктов к обвинению (изначально в документе об аресте значилось «Нападение на государственного служащего»), отказались от участия в деле после беседы с причастными лицами. Никого не волновало даже и мнение, открыто высказанное присяжными, – что судить надо не меня, а пограничников. Акт 750.81(d) вынудил их вынести обвинительный вердикт вопреки всему.

Важно отметить, что случившееся со мной нарушением закона не было. Закон сработал именно так, как и предполагалось: предоставил карт-бланш властям, при этом приравняв к преступлению все прочие действия – даже заданный вопрос, – кроме немедленного и бездумного подчинения. Мы живем в обществе, где законы призваны защищать не население, а право третировать население практически в любых ситуациях.

Я делаю акцент на США, потому что именно там наткнулся на свой конкретный забор; там же живет и большинство из вас. Но, пока вы не приняли меня за очередного напыщенного канадишку, который, как это сейчас модно, поливает дерьмом Мерзких Американцев, позвольте подчеркнуть, что к собственной стране я питаю не больше уважения. Канадское правительство в повседневном порядке затыкает ученым рты и в данный момент трудится над уничтожением какой-никакой природоохранной системы, которая у нас хоть и в рудиментарном виде, но была. Во время саммита «Большой двадцатки» в 2010 году мой родной Торонто стал местом наиболее вопиющего нарушения гражданских прав в Канаде: были арестованы и удерживались под стражей свыше тысячи человек, причем большинству не предъявили обвинений[88]. Сотни людей часами мариновали под ледяным дождем: им приказывали разойтись, не давали этого сделать, затем задерживали за неподчинение. Проходили предупредительные аресты – иных под дулом пистолета заметали в собственных спальнях в четыре часа утра, дабы какой-нибудь активист не совершил потом преступлений в течение дня. Ну и что это была бы за вечеринка без традиционного избиения безоружных, не оказывающих сопротивления протестантов сотрудниками полиции с прикрытыми нагрудными знаками, причем затем они же и обвиняли своих жертв в «нападении на полицейских». Хвала богам за камеры в мобильных телефонах. Хвала богам за YouTube.

Если вас подмывает напомнить, что Северная Америка – невзирая на все эти авторитарные безобразия – остается образцом свободы в сравнении с Ираном, коммунистическим Китаем, Северной Кореей и иже с ними, я не стану спорить. Более того, охотно это акцентирую. Начиная с тотального видеонаблюдения в центре Лондона и заканчивая полицией Торонто, что арестовывает людей за неповиновение законодательству об обысках и выемках, которого вообще-то и не существует, систематическое нарушение гражданских прав является характерной чертой всех свободолюбивых демократий. Видимо, это лучшее, на что мы способны.

В личном общении я по-прежнему жизнерадостный человек. Похоже, людей это удивляет.

Особенно теперь.

Меня периодически спрашивают, сказалось ли пережитое на моем мировосприятии, не породит ли мое танго с юридической системой США еще более мрачных видений будущего. Я так не думаю.

В конце концов, нельзя сказать, что я не подозревал о подобных вещах, прежде чем это случилось и со мной; один-два журналиста даже провели параллели между событиями из моей жизни и злоключениями, которым я подвергал своих выдуманных героев, как будто мои сцены с полицейскими зверствами были пророческими, поскольку впоследствии воплотились в реальность.

Впрочем, если уж на то пошло, мое восприятие изменилось в светлую сторону. Как-никак, я выбрался из передряги почти невредимым: да, меня признали виновным, но в тюрьму не засадили, несмотря на все усилия обвинения. В США мне путь закрыт – в обозримом будущем, а может, и навсегда, – но с некоторых пор это для меня скорее уже знак почета, а не помеха профессиональным делам. Я в полном смысле слова победил. А большинство бы проиграло. Большинство тех, кто бросил бы вызов враждебной бюрократии с ее толстой мошной и чисто символической ответственностью, проглотили бы, не прожевывая. Им пришлось бы сдаться вне зависимости от степени вины; совершать сделки с правосудием, лишь бы избежать непосильных судебных издержек. Если обвиняемый чудом набрался бы дерзости, чтобы дать отпор, его ждали бы неравный бой, заточения и годы долговой кабалы. Штат Мичиган выставляет вам счет за время, проведенное за решеткой: тридцать баксов в день, как будто вы остановились в долбаном «Мотеле 6»[89], как будто вы сами решили поселиться в тюряге, соблазнившись обслуживанием номеров и бесплатным кабельным ТВ. Чем дольше вы просидите в заточении, тем больший счет вам сунут под нос, когда выйдете на свободу.

Мне перестали приходить по почте эти маленькие желтые квитанции. Может, в Мичигане махнули рукой, а может, потеряли мой след, когда я переехал, или же то обстоятельство, что я живу по другую сторону международной границы, делает попытки стрясти с меня стоимость одной жалкой ночи в каталажке неоправданными[90]. А вот те бедолаги, с которыми я делил фасоль и «Кул-Эйд»… Им не светит ни спасительных границ, ни убежищ, ни побегов. Год в тюрьме – и они выходят с долгом в десять тысяч на шее. И они даже еще чертовски легко отделались по сравнению с подругой нашей семьи: ее мужа-активиста «исчезнули» в Латинской Америке, а сама она подверглась групповому изнасилованию и родила в тюрьме. После разговоров с такими людьми желание поканючить о несправедливости юридических капканов штата Мичиган как-то немножко унимается.