Работа продолжается»[383].

Местность, по которой шла армия, была пересечена многочисленными ручьями и оврагами, которые кавалерия и артиллерия преодолевали с огромным трудом; как вспоминал очевидец, «каждую подводу приходилось спускать и вытягивать на руках, так как лошади не в силах были вывозить подводу наверх по скользкой обледенелой дороге»[384]. 17 февраля ударил сильный мороз, повалил снег, и идти стало еще тяжелее. Несколько раз отряд попадал в настоящие снежные бури. Продолжал свирепствовать сыпной тиф, в некоторых ротах болел уже каждый третий, и обоз увеличивался с каждым часом. Но многие тифозные продолжали шагать рядом со здоровыми, днем пребывая в полубреду-полуяви, а ночью забываясь коротким беспокойным сном.

Артиллерист В. Н. Душкин, один из немногих «бредовцев», оставивших воспоминания, свое участие в походе описывал так: «Снег, снег и снег. Шли мы многими колоннами. Наша, мне кажется, была левее всех, то есть ближе всех к Днестру. И путь, пожалуй, был самый трудный: то карабкались на крутые склоны, то скользили на дно долин, шедших к Днестру. И хлопья снега, крупные, пушистые, медленные, лохматые, заносят все: и людей, и лошадей, и пушки, и подводы. Ветра нет, и приглушенный стук копыт, пофыркивание лошадей, позвякивание металлических частей лишь подчеркивают тишину. Люди идут молча. И так с холма в долину, из долины на холм. Иногда в гололедицу, при спуске, из упряжки создается невероятное месиво. Люди, лошади, передок, ползущий боком, орудие, обогнавшее передок и сшибающее с ног коней»[385].

Серьезных происшествий в походе не было; даже известный «отсутствием твердого командования»[386] Отдельный сводный Терский батальон, сформированный 15 января, проделал поход без нарушений дисциплины. Конфликты, иногда возникавшие между старшими начальниками «благодаря» их личным амбициям, тактично улаживались Бредовым. Его авторитет в войсках был высок и никем не оспаривался; даже отрядный поэт подполковник Б. Л. Шебеко, описавший поход в саркастических, напоминающих по тону юнкерские «Журавли»[387] стихах, без всякой иронии назвал генерала в них «нашим властелином» и «достойным внуком достойных дедов»[388].

О поляках по-прежнему не было никаких сведений. Несколько раз штаб пытался с помощью радиостанции установить с ними связь, но тщетно. Наконец 24 февраля в местечке Вербовец конные разведчики сообщили, что встретили польский разъезд. В десять часов утра 25 февраля в селе Новая Ушица (ныне центр Новоушицкого района Хмельницкой области Украины) русские соединились с поляками, которые встретили добровольцев вполне приветливо. Причина этой приветливости была понятна: поляки были заинтересованы в подкреплениях, так как малыми силами держали значительный участок фронта против красных.

Б. А. Штейфон так вспоминал день окончания похода: «С горы, на которой была расположена Новая Ушица, польский начальник мог лично наблюдать силы и состав нашего отряда.

Картина была действительно грандиозной.

Бесконечной лентой тянулись наши части: конница, пехота, артиллерия, снова пехота и артиллерия, обозы. Лица людей были оживлены сознанием, что цель достигнута; повсюду из рядов были слышны разговоры и смех.

Таким образом, не только своим числом, но и духом мы должны были произвести на поляков сильное впечатление.

Около 400 верст прошел отряд в 14 дней, прошел в суровую зимнюю пору, окруженный постоянно врагами и везя с собой до двух тысяч больных и несколько тысяч беженцев»[389].

Итоги похода без преувеличения можно назвать блестящими. Н. Э. Бредову удалось с минимальными потерями и без ненужных боев спасти от истребления вверенные ему войска, сохранить десятки тысяч жизней. Поход не имел аналогов в истории Гражданской войны по количеству спасенных гражданских лиц — беженцев, стариков, женщин и детей. Дерзкое решение двигаться в сторону Польши оказалось единственно верным, трудно представить, какими жертвами могла обернуться попытка прорваться через румынскую границу. Во всяком случае, не подчиненные Бредову разрозненные отряды и группы, пытавшиеся уйти в Румынию, понесли на границе большие потери убитыми и ранеными, многие, в том числе генерал П. Г. Васильев, покончили с собой; из двенадцати тысяч беженцев, покинувших Одессу при приближении красных, румынами было интернировано всего 1800 человек.

Впрочем, с польскими союзниками тоже начались трения. Первой же ночью, стоило Бредову со своим штабом расположиться на ночлег в холодной, кишащей клопами избе, к нему явился командир польской бригады и заявил:

— Пане генерале, командующий Польским фронтом получил донесение о прибытии русских войск. Он не имеет еще от своего правительства полномочий вести с вами переговоры. В нашем районе довольно ограниченные запасы продовольствия, и командующий фронтом лишен возможности прокормить ваши войска. Поэтому командующий польскими войсками просит пана генерала завтра отойти за линию польских войск, расположиться по своему усмотрению в полосе между нами и большевиками и выждать там решение нашего правительства, которому сегодня отправлено сообщение о вашем приходе.

— Доложите командующему фронтом, что я никак не могу исполнить его предложения, — ответил Николай Эмильевич. — Мои войска только что совершили тяжелый длительный переход. Я привез около двух тысяч больных. С нами женщины, дети, старики.

— Все русские, военные или гражданские лица, это все равно, все, кто прибыли в составе вашего отряда, должны завтра перейти в нейтральную полосу — между польскими войсками и большевиками, — повторил поляк.

— Позвольте, господин бригадный командир, но то, что вы называете «нейтральной полосой», это не что иное, как зона военных действий, — возразил Бредов. — Направляя нас туда, вы подвергаете больных, женщин, детей и гражданский элемент всем ужасам войны.

— Я не могу входить в рассмотрение этого вопроса, — надменно ответил «парламентер». — Если к шести часам вечера завтрашнего дня пан генерал не исполнит переданных ему указаний, то он будет заставлен силой исполнить это распоряжение.