Русские беженцы, гражданские лица, в основном селились в районе Галата — на западном берегу Босфора, на улице Пера. Здесь находились крупные посольские миссии, включая российскую. Торговая площадь Таксим и традиционно русский район Каракей также принимали нуждающихся. Там до сих пор сохранились русское подворье, русский монастырь и русская церковь, действующая по настоящее время.

Эмигранты, независимо от чинов и званий, размещались, кто как мог. Некоторым из них помогали старые связи в Стамбуле. Но для большинства русских условия были очень тяжелыми. Некоторые дешевые гостиницы, монастыри, госпитали, даже подсобные помещения производственных учреждений Константинополя были приспособлены для приюта беженцев из России.

На бедственное положение русских эмигрантов откликнулись различные международные благотворительные организации. Французский дамский комитет в начале 1921 года организовал бесплатную столовую в Константинополе, где ежедневно получали горячую пищу более 700 русских беженцев. Комитет итальянского королевского посольства также откликнулся на бедственное положение русских эмигрантов и, помимо обедов, обеспечивал нуждающихся одеждой, особенно теплыми вещами. Помощь оказывали также голландское, греческое, шведское и английские посольства. Собственное достоинство многих русских эмигрантов было ущемлено этими проявлениями жалости, но выбора не было — приходилось выживать.

Русское посольство, возглавляемое в те годы послом А.А. Нератовым, тоже принимало соотечественников. Дошло до того, что за неимением свободных помещений Нератов вынужден был дать разрешение на устройство русских эмигрантов на лестницах посольства и в неприспособленных для проживания местах посольского особняка. Условия размещения русских беженцев в посольском особняке образно описал В.В. Шульгин: «… «Я живу в посольстве». Это пишется гордо, но выговаривается несколько иначе. Точнее — я живу у бывшего члена Государственной Думы Н.И. Антонова, который в свою очередь живет у генерала Мельгунова, а генерал Мельгунов живет у генерала Половцова, а генерал Половцов, собственно говоря, живет в посольстве, получив разрешение от посла А.А. Нератова… Но теперь это так принято — «дедка за репку, бабка за дедку»…» Во дворе русского посольства было «темно» от обилия русских эмигрантов. «Человеческой гущей и кашей, в которой преобладал грязно-рыже-зеленый цвет русского англохаки» назвал Шульгин толпу соотечественников. «Кого тут только нет!.. — писал он. — Осколки Петрограда, Москвы, Киева, Одессы, Ростова, Екатеринодара и Севастополя… Здесь можно встретить кого надо… И все те же лица, которые давно уже мелькают на экране русской жизни…».

Зависть неимущих эмигрантов вызывали русские соотечественники, имеющие средства и позволяющие себе селиться в первоклассных отелях Стамбула и снимать дорогие квартиры.

Одним из таких, «не нуждающихся» русских эмигрантов был певец Александр Вертинский, поселившийся в наиболее респектабельном отеле под названием «Пера-Палас». Не менее популярный и знаменитый, чем Надежда Плевицкая, А.Н. Вертинский в начале 20-х годов XX века тоже оказался ненадолго в Турции. Потомкам он оставил замечательные воспоминания о жизни русских эмигрантов в Константинополе. Пытаясь анализировать причины, сподвигшие его оторваться от родной земли, он пришел к выводу, что это была либо «просто глупость», либо «страсть к приключениям, к путешествиям, к новому, еще неизведанному». Может, было и еще что-то, к примеру, страх перед неизвестностью и непредсказуемостью новой большевистской власти?.. Но догадки остаются только догадками, а версии и предположения по этому поводу определяются уровнем развития человеческого интеллекта и воображения.

А.Н. Вертинский

Вертинский прибыл в Константинополь из Севастополя на пароходе «Великий князь Александр Михайлович». На этом же корабле (по свидетельству Вертинского) уезжал со своей свитой командующий Русской армией П.Н. Врангель.

Вертинский вместе с актером Борисом Путятой разместился в фешенебельном отеле Константинополя «Пера-Палас». Нередко к ним приходили обнищавшие на чужбине соотечественники с просьбой о помощи.

На Гранд-рю-де-Пера поселилось много русских эмигрантов, с которых предприимчивые соотечественники выкачивали деньги. Эмигрант В.В. Шульгин вспоминал: «Направо еще русская библиотека и еще ресторан «Медведь», ничем не напоминающий своего петербургского тезку. Против «Медведя» еще ресторан — «Кремль». У «Кремля», на тротуаре, продают русские книжки — всякие, поддержанные, — все, что хотите, и масса новых изданий старых авторов… Торговля идет во всю… Можно сказать, что от четырех сословий российской Империи, соответствовавших четырем кастам древнего востока, осталось одно: торговое. Торгуют здесь все и всем. И даже чаю можно выпить… Самовары стоят по обе стороны ворот, как львы сторожевые…» Как отмечали турецкие репортеры, беженцы из России, сумевшие вывезти свои богатства, были весьма щедры, а порой расточительны. Многие из них стали завсегдатаями дорогих ресторанов Стамбула.

Русские эмигранты оставляли в различных торговых заведениях Константинополя баснословные суммы. Кто вовремя спохватывался — начинал посещать турецкие кофейни, что обходилось значительно дешевле.

Увидел однажды Вертинский в Константинополе, посреди базара, как «широко раскинув руки, лежал без памяти пьяный великан и атлет — наш русский борец матрос Сокол. И никто не смел к нему подойти. Турецкая полиция, маленькая и щуплая, боялась его как огня».

В Галате публичные женщины завлекали русских, покрикивая: «Рус! Рус! Карашо!..» Иглы минаретов, белые дворцы, снующие маленькие лодочки-каики, красные фески, люди в белом одеянии, солнце, гортанный говор и множество флагов — таким увидел Константинополь Вертинский. А еще — множество собак, которых, по мусульманским законам, трогать было нельзя. Александру Николаевичу было жаль «этот мудрый и благородный город. Он был истощен войной и, казалось, уже агонизировал». Русский эмигрант сочувствовал и султану, который был «без власти, без силы и без всякого значения. Народ даже не говорил о нем, как будто его и не было». Однако в султанском дворце Ильдиз-Киоск по пятницам все же случались приемы, на которых присутствовал дипломатический корпус. Остальным же вход туда обеспечивался за большие деньги.

Встреча с генералом Слащевым не была неожиданностью для Вертинского. Они были знакомы до эмиграции. Впечатления от встречи с этим офицером в Одессе у Александра Николаевича были путающими и удручающими. Тогда особенно поразил Вертинского внешний вид Слащева: «Длинная, белая, смертельно-белая маска с ярко-вишневым припухшим ртом, серо-зеленые мутные глаза, зеленовато-черные гнилые зубы. Он был напудрен. Пот стекал по его лбу мутными молочными струйками…» Ни для кого не было секретом, что Слащев был наркоманом.