Все повернулись в его сторону, ярчайший свет ослепил Петра. Он говорил минуты четыре, и сразу после этого пресс-конференцию объявили закрытой.

Журналисты тесно обступили Кошелева. Петр не стал ждать, пока тот освободится, и незаметно ушел, ни с кем не попрощавшись.

На следующий день он с удивлением обнаружил, что почти все газеты подали отчеты о пресс-конференции как самую важную новость.

«Скандал вокруг Австрийской площади нашел своего Орфея, — напечатала „Смена“. — Российско-американский пресс-центр созвал пресс-конференцию главы Петроградской райадминистрации Павла Кошелева, на которой он сообщил, что австрийское правительство оплатило стоимость ремонтных работ, связанных с переименованием площади на пересечении Каменноостровского проспекта и улицы Мира…»

«Некруглая, полуторагодичная годовщина блестящих торжеств по случаю обретения безымянной площадью собственного имени — Австрийская ознаменовалась из ряда вон выходящим событием. Власти Вены перечислили Петроградской администрации во главе с г-ном Кошелевым 250 тысяч долларов для покрытия зияющей дыры в районном бюджете, образовавшейся вследствие запредельных расходов на праздничную церемонию», — с ехидством отписалась «Вечерка».

В одной из газет Петр с удивлением увидел свою фамилию: «Занимавшийся расследованием этой загадочной истории журналист Петр Рубашкин на вчерашней пресс-конференции заявил, что переводу средств в петербургский бюджет предшествовал скандал среди австрийской политической элиты. Рубашкин, снискавший во время минувших губернаторских выборов репутацию одного из самых скандальных городских репортеров, предполагает, что причина происшедшего кроется в участии официальных лиц Вены в подготовке аферы по передаче частной австрийской фирме целого квартала в историческом центре Петербурга. Он предполагает, что внезапная отставка канцлера Австрии Франка Враницкого тесно связана с событиями вокруг Австрийской площади».

«Неужели я так сказал?» — удивился Петр, пытаясь вспомнить, о чем говорил в Доме журналистов.

«Наверное, в том и оплошал Кошелев: не выселил, не обеспечил, не выставил площадь на блюдечко с голубой каемочкой, — решил Петр. — Но зачем же теперь, когда передача недвижимости провалилась, отдавать деньги? И были ли они вообще?»

Петр чувствовал, что без ответа на этот вопрос статья теряла интерес и смысл. Где-то подспудно мелькнула мысль, что другой статьи он сделать не сможет, и нужно, обязательно нужно что-то придумать. Петр долго листал записную книжку и блокноты, пока не нашел телефон начальника операционного центра петербургского банка, через который шли все деньги, направляемые в город из-за границы. Года полтора назад Петр брал у него интервью и боялся, что банкир его забыл. Но все получилось как в сказке. Уже к вечеру Петр точно знал: за последний год сумма в 250 тысяч долларов из Австрии на валютные счета мэрии не поступала. И вообще никто в городе такого перевода не получал.

— За что платить? По совести — не знаю, но подполковник, кажется, не прав, — напевал Петр на слышанный где-то мотив. И вдруг он вспомнил жену именно из-за документов по Австрийской площади Катя попала на крючок милиции и сбежала в Вену. Как же звали того немца, он ведь упоминался в бумагах, и Кошелев его называл. Кажется, Гринн? Да, точно Гринн. Кошелев говорил, что именно Гринн обещал уладить все вопросы с деньгами, а осенью при свидетелях заверял, что деньги в Петербург уже переведены.

Петр помнил телефон фирмы и, не откладывая, набрал номер.

— Господина Гринна! Кто спрашивает? Журналист Петров. По поручению Анатолия Александровича Собчака — соедините срочно, — уверенно соврал Петр секретарю.

Гринн очень удивился, когда Петр вкратце обрисовал суть проблемы.

— Мы участвовали только в организации визита доктора Враницкого и сопровождающих его лиц, а также в подготовке самой церемонии. Наши расходы составили около 100 тысяч долларов. Но переговоры по другим аспектам мэрия вела с правительством Австрии. Нет, мы не были посредниками в этих переговорах. Но я знаю, что смета расходов была направлена из мэрии прямо в канцелярию бундесканцлера, — Гринн прекрасно, почти без акцента, говорил по-русски. — Я понимаю сложное положение, в которое попал мэр Собчак в связи с выдвинутыми против него обвинениями, но вынужден заявить, что наша фирма не имеет никакого отношения к деньгам, о которых всюду твердит господин Кошелев, — не скрывая раздражения, заключил Гринн, но попрощался вежливо.

Петр не стал настаивать на личной встрече, Гринн его наверняка бы узнал. Да и ни к чему. Все сходилось- австрийцы не посылали в Петербург денег. Кошелев блефовал! Но дыма без огня не бывает, и Петр решил оставить все, как есть.

«Реализацию главной части „Австрийского проекта“ пришлось отложить навсегда. Не справился подполковник КГБ с порученным делом! Нет и не будет в центре Петербурга уголка старой, доброй Вены. Вот в этом и виноват опальный администратор перед своим мэром. Ох как прав Собчак, утверждая, что у Кошелева низкая квалификация. Действительно низкая, если не сумел или не захотел улучшить жилищные условия десятку-другому иностранных фирм. А коли так, то кто и зачем будет платить?

Разоблачая якобы совершенные с австрийскими деньгами махинации, Кошелев, скорее всего, путает намерения с их осуществлением. Не дарили австрийцы Петербургу 250 тысяч долларов и вряд ли подарят» — так закончил Петр свою статью1.

За день до назначенного срока Петр пришел в редакцию. Не спросив разрешения, он вошел в кабинет Ефремова. Тот прервал телефонный разговор и, едва поздоровавшись, стал читать рукопись.

— Зачем же вы так Кошелева расписываете? Милейший, в сущности, человек, — дочитав до середины, буркнул Ефремов.

— Так надо, — ответил Петр.

— Понятно: надо — значит надо!

Петр промолчал, подумав, что главный редактор услышал совсем не то, что имел в виду он сам.

— Вы опровергаете весь компромат на Собчака, как будто защищаете его от несправедливых обвинений, но после вашей статьи вряд ли кто-то захочет голосовать за мэра. А самое удивительное в том, что если начнешь читать, то не оторвешься. И как это у вас получается? Для меня — загадка.

— Я должен посмотреть корректуру. Может, придется что-то поправить, сказал Петр.

— Вряд ли нужно. Но, если настаиваете, возражать не буду. Только приходите после семи, перед самой сдачей, когда народу уже не будет, согласился Ефремов.

«И почему я его раньше так не любил?» — подумал Петр, выходя на улицу.

Так уж получилось, что я никогда не видел Петра Рубашкина. Летом 1998 года после нескольких месяцев поисков работы и абсолютного безденежья меня взяли в газету. Рубашкинский кабинет пустовал — мне сказали, что хозяин лежит в больнице, — но, несмотря на тесноту в редакции, никто не хотел там работать. Я, не задумываясь, согласился занять стол Петра Андреевича. Думали — временно, но Рубашкин так и не появился. Спохватились только в декабре, когда понадобилось закрывать годовой финансовый отчет по зарплате. Тогда и выяснилось, что Рубашкин умер еще в начале осени, и никто в больнице не смог представить справку о месте захоронения. Помню, что бухгалтерша долго ругалась, не зная, как списать зарплату, начисленную умершему, потом что-то придумала, и эта история забылась, как и любая другая, случающаяся в журналистской среде.