Дополнительно: Я прошу не передавать данные инструкции господину Молотову в письменном виде, но зачитать их буквально. Я придаю значение тому, чтобы они с максимально возможной точностью были сообщены господину Сталину, и уполномочиваю Вас, в случае необходимости, обратиться от моего имени к господину Молотову с просьбой об аудиенции у господина Сталина, с тем чтобы Вы могли сделать ему это важное сообщение непосредственно. Обстоятельная беседа со Сталиным явилась бы, наряду с обменом мнениями с Молотовым, предпосылкой моего визита.

Риббентроп»[253]

Русские и дальше тянули время, так что в конце концов Гитлер лично телеграфировал Сталину, чтобы получить для министра иностранных дел Германии в краткосрочной перспективе срок для визита в Москву. Из телеграммы Гитлера явствует давление времени, которое постепенно начал испытывать Берлин из-за польской военной угрозы и автоматизма союзнических обязательств альянса Польши с западными державами, в то время как проблема данцигского коридора должна была еще в 1939 году быть «так или иначе» решена в немецком смысле.

В телеграмме Сталину Гитлер высказал свое удовлетворение по поводу заключения торгового договора и согласился с переданным Молотовым Шуленбургу проектом пакта о ненападении, считая, однако, «настоятельно необходимым» уточнить как можно быстрее связанные с ним вопросы. Гитлер телеграфировал:

«Желаемый правительством Советского Союза дополнительный протокол может быть, на мой взгляд, существенно уточнен в кратчайшее время, если ответственный немецкий государственный деятель сам проведет переговоры по этому вопросу в Москве».

Гитлер продолжал:

«Мое мнение состоит в том, что при намерении двух держав прийти к новым отношениям целесообразно не потерять время. Поэтому я предлагаю Вам еще раз принять моего министра иностранных дел во вторник 22 августа или, самое позднее, в среду 23 августа. Министр иностранных дел располагает неограниченной общей доверенностью на разработку и подписание пакта о ненападении и протокола. Более продолжительное пребывание рейхсминистра иностранных дел в Москве, чем один, максимум два дня, невозможно ввиду международной обстановки. Я был бы рад получить Ваш скорый ответ.

Адольф Гитлер»[254]

Отец добавил поручение Шуленбургу: «Я прошу Вас передать вышеуказанную телеграмму фюрера Сталину господину Молотову в письменном виде на бланке без штампа отправителя». Наконец, он послал вслед на другой день, 21 августа 1939 года, еще одну телеграмму Шуленбургу, подчеркивающую неотложность немецкого желания переговоров: «Пожалуйста, со всей энергией позаботьтесь о том, чтобы визит состоялся. Срок согласно телеграмме».

Шуленбург вручил 21 августа в 15.00 наркому по иностранным делам Молотову письмо Гитлера к Сталину и телеграфировал следом в Берлин, что Молотов был «по всей очевидности сильно впечатлен». Уже в 17 часов его вновь пригласили к Молотову, передавшему ему ответ Сталина. Он звучал:

«21 августа 1939 года.

Рейхсканцлеру Германии господину А. Гитлеру.

Германия

Благодарю Вас за письмо.

Я надеюсь, что германо-советский пакт о ненападении создаст поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами.

Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях друг к другу, согласие правительства Германии с заключением пакта о ненападении закладывает основу для ликвидации политической напряженности и для установления мира и сотрудничества между нашими странами.

Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно с приездом господина фон Риббентропа в Москву 23 августа.

Подпись: И. Сталин»[255]

Отец считал предусмотренный пакт о ненападении с Советским Союзом настолько важным, что боялся сорвать подписание из-за пренебрежения его собственной персоной. По этому поводу он писал следующее:

«Сначала я предложил отправить в Москву не меня, а другого уполномоченного — я думал о Геринге. Благодаря работе в качестве посла в Англии, моим японским связям и всей моей предшествовавшей внешней политике я полагал, что для миссии в Москве у меня слишком антикоммунистическая репутация. Однако фюрер настоял на моей отправке, так как считал, что я “это лучше бы понял”»[256].

Настаивая перед Гитлером на скорых и далеко идущих переговорах с Россией, отец имел в виду две цели. Наиболее важным аспектом являлся для него прорыв окружения рейха. Сверх того, не выглядело ложным предположение, что, если удастся достичь соглашения с русскими, то будут созданы предпосылки для решения проблемы данцигского коридора мирным путем. Исходя из разумных посылок, немецкая сторона была вправе рассчитывать, что, под нажимом немецко-русского сотрудничества Польша отреагирует на по-прежнему выгодные предложения немецкого правительства.

По каким-то причинам часть Имперской трудовой повинности, где я с августа 1939 года проходил службу, получила удлиненный отпуск на выходные. Я воспользовался этой возможностью, чтобы посетить родителей в Фушле[257], где они жили в то время, так как Гитлер находился на Оберзальцберге. Когда я приехал, мать тут же отвела меня в сторону, посвятив в ситуацию. Отец полетит в Москву, чтобы попытаться подписать с русскими договор о ненападении. Я был глубоко впечатлен и — это не изображение задним числом — испытал значительное облегчение. Так как я был в состоянии наблюдать в течение многих лет и в непосредственной близости тщетные немецкие усилия по достижению «западного варианта», от меня не укрылось, что опасность нового окружения рейха, оказавшего в 1914 году такое роковое влияние, опять значительно возросла. Ей должна была противостоять поездка отца!