— Стоп! — Ляпин понял вверх костыль. С недавних пор он заменял ему указательный палец. — Краевед причастен к моему падению… ОН столкнул меня в яму. Только сначала одурманил чем-то. Меня вели в другое место. И я знаю, в какое… Пошли! — И поковылял к выходу.

Остальные двинулись за ним, ничего не понимая.

Жека дошел до правого флигеля. Точнее, его фундамента — от него самого ничего не осталось. Именно тут Жека ковырялся в день приезда, изнемогая от жары.

— Возьми лопату, — скомандовал он Семе. Она была воткнута в землю. Небольшая, с метровым черенком. Ее «охотники» привезли с собой. — Что вылупился? Бери! Спасай принцессу, рыцарь! Сейчас это твой Экскалибур…

Ткачев не стал спорить. Выдернул лопату из земли.

— Тут копай! — и указал место. — И пошустрее.

— Зачем?

— Ты архитектор или кто? Видишь, просело тут? Чуть ковырнешь — провалишься. А нам это и надо.

Сема заработал лопатой.

— А почему он рыцарь, а не Виталя? — спросил Леха.

— Ланселот пошустрее короля Артура будет.

— Гвиневра изменила одному с другим, понял…

— Тшшш.

Но Виталя все равно не слышал их разговора, он звонил по телефону.

Через несколько минут земля, как и прогнозировал Ляпин, посыпалась в образовавшуюся дыру. Сема расчистил ее. Шустро, как настоящий Ланселот. Затем протиснулся в нее. С огромным, надо сказать, трудом.

— А теперь иди, спасай Гвиневру, — сказал ему Ляпин и подал «Экскалибур». — Женщина в белом вела меня туда, где был винный погреб когда-то. Но я не дошел. Помнишь, где он находился? — Семен кивнул. Чертежи архитектора Крючкова память пока сохраняла. — Значит, найдешь.

И Ткачев пошел вперед. Потом пополз, расчищая себе путь лопатой. Думал, не пробьется через завалы. Но смог выбраться. И увидел свет. А потом, когда достиг винного погреба, увидел старика, к чьей лысой голове был приделан фонарик.

Дмитрий Игнатьевич Ивашкин. Свихнувшийся учитель истории. Он рисовал на земляном полу какие-то пентаграммы и что-то бормотал себе под нос.

— Вы понимаете, что вас вычислят, осудят и закроют до конца дней? — услышал он слабый голос Лены.

Потом увидел ее. Девушка лежала в облаке каких-то белых тряпок.

— Очнулась? И что увидела в пограничном состоянии? Надеюсь, княжну Филаретову?

— Ваше мрачное будущее.

— Детка, меня ни за что не вычислят. Я от единственной улики избавился.

— Какой же?

— «Урала» своего. От мамы достался. Стоял без дела. А по весне я его завел и оседлал. На нем в усадьбу ездил, в Васильки, к хижине Златы все это время. Потом понял, что следы шин оставлял везде. И обменял его поутру на значки твоего приятеля Евгения. Коллекция, кстати сказать, неплохая. Пригодится.

— Но в процессе расследования выяснится, что это ваш мотоцикл. И вы сбагрили его уже после убийств.

— Это когда будет! — отмахнулся он.

— Скоро. К следствию подключили лучших российских специалистов по криминалистике.

— Меня уже завтра тут не будет. Обретя дар и напитавшись силой, уйду в странствия. Без документов и вещей.

— Вас объявят в международный розыск.

— Даже если так, тебя это касаться не должно. Мои проблемы. А твои скоро закончатся. Если веришь в Бога, молись.

— Вы убьете меня?

— Принесу в жертву, — поправил он. — Но вообще — да. Оказывается, это совсем не сложно. Я понял это, когда стал невольным убийцей Филарета.

Сема не понимал, почему Лена только разговаривает с ним, но не действует. Потом увидел, что она связана по рукам и ногам белыми простынями.

Ткачев не мог выйти из укрытия. Ивашкин заметил бы его и что-нибудь предпринял бы. Он находился ближе к Лене. Да, у Семы есть лопата, но, метнув ее, он может не попасть в Ивашкина. И что делать?

Вдруг…

Послышался звук. То ли писк, то ли плач, то ли скулеж.

Старик напрягся.

— Твои штучки? — рявкнул он на Лену.

— Я лежу обездвиженная перед вами.

— Женщина в белом явилась раньше времени? Нет, это вряд ли…

Звук приблизился. Сема обернулся и чуть не заорал. На него надвигалось привидение. Белое, колышущееся, источающее голубоватый свет…

— Аааа, — закричал бы Сема, но вместо него это сделал Ивашкин.

И Ткачев решил, что больше медлить нельзя. Какие бы призраки ни блуждали по подвалам усадьбы, они менее опасны, чем сумасшедший старик из крови и плоти.

Выскочив из укрытия, он ринулся на него и поверг своим Экскалибуром. Иначе говоря, долбанул лопатой. Дмитрий Игнатьевич осел. А Сема стал выпутывать Лену из простыней. Это были именно они. И совсем не белые. Сероватые. Некоторые с прорехами и следами плесени. Вполне возможно, гнили тут, в подвале, со времени психушки.

— Спасибо, — выдохнула Лена, обняв Сему. — Ты спас меня.

— Не я, оно… — И указал на призрака. — Или она, женщина в белом? Не знаю, как правильнее…

— Теперь ты поверил?

И только Сема хотел утвердительно ответить, как раздался хохот. Ржал Леха. Только он смог протиснуться в узкую дыру. И взять с собой костыль, белую рубаху Виталия Пименова и телефон с записью так называемых потусторонних звуков, а также голубой подсветкой. Все эти три вещи, собранные вместе, смогли создать отличную иллюзию.

Даже Сема поверил в нее. Но, естественно, в этом не признался.

Дмитрия Игнатьевича Ивашкина признали виновным сразу по нескольким статьям. Главная — предумышленное убийство. Но экспертиза признала его невменяемым, поэтому отбывать наказание он отправился в психиатрическую больницу. Там он представлялся всем великим ведьмаком, потомком лесного духа. Часто впадал в буйство. Но, когда плотно сел на лекарства, стал смирным интеллигентом. Читал лекции по истории всем — таким же пациентам, как и он, медперсоналу, воображаемым ученикам, среди которых попадались и призраки.

Виталя, когда дело об убийстве отца закрыли, а виновного в его смерти отправили в дурдом, уехал из страны. Мотался по элитным курортам. Много пил и гулял. Леди-бледи Хелен все себе заграбастала, как и предполагалось. Но у Витали остались те миллионы, что Камиль для него спас.

Половину прогуляв, Пименов-младший вернулся в Москву. И всех удивил: занялся производством и продажей сахарной ваты в парках столицы. Имел и свою личную тележку, с которой выходил на работу несколько раз в месяц. Обычно по понедельникам, когда начинал новую жизнь.

«Охотники за привидениями» отошли от дел. Леша женился. Нашел-таки себе яйцедробилку. На суде с ней познакомился, оказалась помощницей прокурора. А Жека уехал в Оман. Сначала просто хотел повидать сына, потом прижился там. Выучил язык и традиции. Исхудал, загорел, обрился. И устроился в семью, где рос мальчик Мухамед с голубыми глазами и толстыми пятками, обычным слугой. Он не только хотел видеть, как растет его сын, но и дождаться Тайру.