- Никогда! Если ты меня не бросишь, мы не расстанемся, пока смерть не разлучит нас! - восторженно выкрикнула я.

И Юзеф расхохотался в ответ.

А с кухни донеслось шипение вытекающего на плиту супа.

Юзеф заставил меня пойти в милицию и сообщить об исчезновении Андрея.

Голова Андрея к тому времени была давно уже погребена где-то в Измайловском парке.

И все равно я ужасно переживала, боялась идти, боялась, что милиционеры, с помощью профессионального чутья и годами отработанной проницательности, смогут догадаться обо всем по моему мятущемуся взгляду или по каким-нибудь еще им известным признакам... То есть, обо всем им, конечно же, не догадаться. Но могут понять хотя бы то, что безутешная супруга на самом-то деле прекрасно знает, куда делся ее муж и что с ним случилось!

Но - нет, ничего они не поняли... А слезы, стоявшие у меня в глазах, дрожь в руках и в голосе только убедили их в искренности моих переживаний.

Милиционеры насторожились конечно же, когда узнали, что пропавший супруг это тот самый, который совсем недавно обрел свою дочь, так же до того времени считавшуюся без вести пропавшей. Но мне их настороженность вряд ли могла чем-нибудь повредить... Ведь это я узнала девочку! И я осталась теперь обремененной чужим ребенком, а вовсе не веселой богатой вдовой, вызывающей множество подозрений!

...Если они как следует проведут следствие, догадаются об истинной подоплеке происходящего и тоже подключатся к охоте на Короля Нищих, это будет совсем не так уж плохо! У них есть хотя бы какие-то силы! А у нас - ничего...

Веник ходил в маленький полуподпольный тир тренироваться. И - ждал... Ждал звонка от человека по кличке Кривой.

Кривой должен был оповестить Веника о том, что их главарь, Сабнэк, собирается "выйти в люди", то есть - выступить перед народом, перед членами подземной секты.

Как я поняла, почти все время, почти всю свою жизнь Сабнэк проводил в кромешной темноте, на краю какой-то там ямы, в медитациях или размышлениях о судьбе той части человечества, которая была вверена его власти самим Повелителем Мух! И иногда, в результате медитаций и размышлений, Сабнэка охватывало вдохновение. И он являлся при свете, среди своих людей, и он говорил с ними, проповедовал от имени Баал-Зеббула, стоял среди толпы, но все-таки - был доступной мишенью. Настолько доступной, что, по словам Кривого, даже Веник сможет в него попасть... Если постарается. Сабнэк был крупным мужчиной. Крупной целью... И, словно специально для того, чтобы облегчить задачу своего возможного убийцы, Сабнэк давно уже завел привычку заблаговременно предупреждать о своих предстоящих "выступлениях". Разумеется, он это делал только для того, чтобы собрать побольше желающих послушать.

Но и для нас это оказалось удобно...

Точнее, я хочу сказать, не для нас, а для Веника. Все, на что оказалась способна я - это СОПЕРЕЖИВАНИЕ! Ну, и еще - приготовление пищи, стирка, уход за Ольгой... Правда, пищу я готовила плохо, в конце концов, Юзеф решился взять это на себя. И Ольгу к репетитору тоже он возил. А я - сопереживала. И страдала от собственной никчемности.

Увы, я - не героиня!

Очень нелегко давались мне телефонные разговоры с мамой. Ведь мама звонила часто... Практически каждый день! Она и раньше часто звонила и приезжала, и я должна была представлять ей подробные "отчеты" о своей супружеской жизни и о жизни вообще, с точностью до часа! А теперь... Теперь мне приходилось лгать и изворачиваться. С помощью Ольги - вернее, с помощью рассказов о том, какая нервная моя падчерица и как переживает Андрей ее нервозность - я еще могла удержать маму на каком-то расстоянии от моего дома. Но как быть с ее расспросами? Об Андрее... Она все время спрашивала о моих взаимоотношениях с Андреем... А Андрей был мертв... Его обезглавленное тело сбросили в коллектор! Его промороженную голову Юзеф похоронил где-то в Измайловском лесу! А я должна была отвечать маме: "Все хорошо, все в порядке" - не имея возможности открыть даже часть правды, хотя бы о том сказать, что Андрей пропал и мне пришлось заявить в милицию о его исчезновении... Потому что, стоит мне это сказать, мама тут же примчится: утешать меня, заботиться обо мне, жить со мной! А со мною уже жил Юзеф!!! И для мамы здесь места не было... Во-первых, она никогда не поняла бы моих отношений с мужчиной, который по возрасту старше моего отца! А во-вторых... Она бы всюду вмешивалась, всем интересовалась, высказывала бы свое отношение ко всему происходящему. А мы и так жили в чудовищном напряжении! Да и потом, Веник тоже переехал в эту квартиру. Чтобы всем быть вместе... Только с другом своим продолжал встречаться в той, своей квартире. Потому что здесь была Оля... Нет, конечно, потому что здесь был Юзеф! Юзеф - с его холодным, насмешливым, пренебрежительным взглядом! Юзеф, не перестававший осуждать Веника. Юзеф, старавшийся побольнее уязвить сына при каждом удобном случае.

Без жалости! Потому что сам был уязвлен до глубины души...

Во всяком случае, я именно так объясняла и оправдывала поведение Юзефа по отношению к Венику. И я не могла пустить сюда еще и маму! Она бы скорее смирилась с тем, что я сожительствую с шестидесятилетним стариком, изменяя Андрею, чем с гомосексуализмом Веника! И потому я лгала ей... Обливаясь холодным потом при мысли, что все равно когда-нибудь мне придется сказать ей правду!

Ушел дождливый слякотный ноябрь.

Пришел декабрь - такой же дождливый и слякотный.

Кажется, зима заблудилась по дороге к нам...

Шел декабрь - а я все еще не могла извлечь из недр шкафа свою хорошенькую шубку, чтобы блеснуть в ней перед Юзефом. Серебристый мех снежной лисы шел мне замечательно!

Не знаю, быть может, все женщины становятся красавицами, нарядившись в дорогие меха! Но я - уж точно! Стоило кому-нибудь увидеть мое лицо в обрамлении пушистого капюшона...

Нет, правда, я не хвастаюсь! Так вообще - я не очень, а вот в меховом капюшоне - очень даже ничего!

Мне так хотелось показаться Юзефу в этой шубке, но все никак не предоставлялось случая: декабрь - а все еще слякотно и дождливо. Будто и не в России живем! И мы - все трое - ходили в своих осенних кожаных пальто.

- Хоть бы к Рождеству снег выпал! - вздыхал Веник.

Он, как ребенок, мечтал о праздновании Рождества и Нового Года, о нарядной елке, о подарках под елкой, завернутых в несколько слоев цветной бумаги - так, чтобы под оберткой не угадывались очертания даримого предмета! Он, конечно, оправдывался тем, что, якобы, мечтает устроить для Оли два замечательных праздника подряд... Но я-то понимала, что он мечтает о детском празднике для себя! Потому что сам до конца не вышел из детского возраста...

Думаю, Юзеф тоже понимал это. Ведь это благодаря отцу остались у Веника такие чарующие воспоминания о Рождестве и о праздновании Нового Года!

В семье Юзефа праздновали Рождество даже в советские времена, причем Рождество католическое, в ночь с 24 на 25 декабря. Как дань памяти польским предкам, как обряд, не более, потому что сам Юзеф верующих христианином не был.