Так и с террором. Для истории покушение становится покушением после того, как оно состоится. Взрыв в бункере Гитлера был, и он существует под своим подлинным именем. Террор начала века тоже был – и он тоже существует. Если же покушения и террор удается предотвратить, они записываются в главу о политических репрессиях и при случае используются как обвинение режиму.

Забавная иллюстрация к этому тезису появилась в одном из «ЖЖ»[40] – не то фантазия на тему Максима Калашникова, не то пересказ какого-то его текста. Пользователь Girelom пишет:

«Представьте себе, что к власти году этак в 1988-м пришел некто Мсталин. И вот лет тридцать спустя после его смерти начинают массой выходить статьи и книги о том, как жестокий тиран вел кровавые репрессии против цвета нации. Он выдвигал нелепейшие обвинения против честнейших патриотов. Он расстрелял умного и энергичного Эдуарда Шеварднадзе по сфабрикованному обвинению в том, что этот тонкий дипломат якобы готовил развал военно-промышленного комплекса страны, сдачу ее внешнеполитических позиций в угоду Америке. А еще за то, что он якобы готовился сесть во главе отделенной от Империи Грузии. Замучен в застенках Лубянки Горбачев, давший стране гласность, – по бредовому обвинению в подготовке экономической катастрофы СССР. Расстрелян честнейший коммунист Ельцин. Повесился в камере видный партийный деятель Украины Кравчук, арестованный по высосанному из пальца делу о плане развала Империи и образовании проамериканской «самостийной Украины», а также – сговоре с галицийско-львовскими националистами и подготовке раздела Черноморского флота. Погибли на Колыме умнейшие академики Арбатов и Гвишиани, молодые экономисты Чубайс и Гайдар, имевшие проекты «экономического чуда» и превращения России в богатейшую страну мира. И только его воспаленный мозг мог додуматься до обвинений в подкупах со стороны американцев и в подготовке захвата лучших сырьевых предприятий страны, по которым были повешены многие видные работники Совета Министров СССР, КГБ и Миннефтегаза. По дичайшим обвинениям в сионизме, в работе на Израиль и разложении русского народа погибли талантливый режиссер Владимир Гусинский, ученый-системотехник Борис Березовский. Были воскрешены самые мрачные времена сталинской инквизиции и государственного антисемитизма, помноженные теперь на православный мистицизм».

А что – не так, что ли? Ведь ничего из перечисленного не случилось, а стало быть, нет и доказательств столь злодейских планов. А значит, ничего не была, дела высосаны из пальца, всех реабилитируем, позор тирану!

Да, но как же быть с перестройкой?

…Вернемся, однако, к Юрию Жукову. По его мнению, «сторонники Троцкого и Зиновьева стремятся к консолидации, к созданию уже не невозможной в существующих условиях фракции, а вполне самостоятельной партии… Если новая партия и не возникнет, то у троцкистов и зиновьевцев все же достанет влияния для того, чтобы скрытно выдвинуть собственных кандидатов в депутаты… и получить тем самым трибуну для свободного выражения своих политических взглядов. В этом и таилась опасность для сталинской группы реформаторов».

Если бы речь шла о Зюганове с Явлинским – бесспорно, так оно и есть. Но в оппозиции 30-х годов состояли не те люди. Если бы опасность для сталинской группы реформаторов таилась именно в этом, то она с удовольствием бы предоставила троцкистам открытую трибуну и наблюдала, как их с этой трибуны вывозят на мусорных тачках, вместе с их призывами к новой войне и мировой революции. Только ведь жить начали!

Но если учесть конкретику времени, видно, что опасность несколько иная – а именно, что «группу реформаторов» станут попросту мочить, как предателей дела революции. Так что давайте будем читать внутренние документы НКВД и доклады чекистов правительству буквально, не считая их «далекими от действительности», – это то, что вполне могло иметь место в то время, в тех условиях и с тем контингентом…

Итак, что конкретно происходило. Началась новая серия арестов – массовыми их не назовешь, отнюдь. Работа велась явно целенаправленно, поскольку к 1 апреля 1936 года было арестовано всего 508 «тайных оппозиционеров» (кстати, у одного из них нашли архив Троцкого). Их решили отправить в лагеря, присоединив к ним 308 человек, исключенных из партии за принадлежность к троцкизму. (Сами цифры, небольшие и не круглые, показывают, что работа велась с разбором. С каким разбором, становится ясно, если знать, что при последней чистке из партии было исключено 306 тысяч человек.)

Вот что пишет по этому поводу Вышинский в записке Сталину:

«Считаю необходимым всех троцкистов, находящихся в ссылке, ведущих активную работу, отправить в дальние лагеря постановлением Особого совещания при НКВД после рассмотрения каждого конкретного дела… С моей стороны нет также возражений против передачи дел о троцкистах, уличенных в причастности к террору, то есть к подготовке террористических актов, в Военную коллегию Верховного суда Союза, с применением к ним закона от 1 декабря 1934 г. и высшей меры наказания – расстрела…»

Как видим, пока что о политических репрессиях речи нет. Все строго в рамках закона. В Уголовном кодексе существует статья 58, а у нее пункт 10 – «контрреволюционная агитация и пропаганда», по которому любого троцкиста, ведущего активную работу, можно отправить в лагерь – что и было сделано. За инакомыслие никто никого не преследовал, за «кухонные» разговоры в кругу семьи – тоже, это начнется, когда население сообразит, как именно можно использовать НКВД в семейных разборках.

19 июня на рассмотрение Политбюро были представлены списки тех, кому можно предъявить обвинение в терроризме. Совсем немного – всего 82 человека. НКВД действовал строго под контролем прокуратуры, поскольку список представили Ягода и Вышинский. А еще было предложено провести повторный процесс по делу Зиновьева и Каменева, которые уже находились в заключении. Ну, и с какого перепугу вытаскивать их из тюрьмы, где они так прочно сидят?

Ю. Жуков предполагает: «Это должно было еще раз продемонстрировать решительный и окончательный отказ от старого курса, который ориентировался прежде всего на мировую революцию, для Лондона и Парижа связывался с… экспортом революции, что для всех олицетворялось двумя именами – Троцкого и Зиновьева».

И здесь снова – приоритет политики над правом. Ведь о чем речь? О том, что Сталин пошел на репрессии, чтобы что-то доказать Парижу и Лондону, а не потому, что для этого были какие-то основания. То есть утверждается, что репрессии 1936 года, которые жестко контролировались Политбюро и прокуратурой, являлись если и обоснованными, то незаконными. Странно это: Сталин был человеком последовательным, и уж коль скоро он начал строить правовое государство, то не стал бы с первых шагов показывать пример нарушения закона – тем более в ситуации, когда органы одичали после двадцати лет «революционной законности». В совсем уж крайнем случае придумал бы что-нибудь другое – как с Троцким. В конце концов, почему бы гражданину Зиновьеву и не повеситься в камере?

Учитывая время и обстановку в стране, версий может быть лишь две. Либо чекисты обнаружили что-то совсем уж экстраординарное, ради чего стоило вытаскивать из тюрем уже поверженных вождей оппозиции. Либо заговорщики в НКВД использовали их в качестве «дымовой завесы», чтобы отвести удар от своих реальных соратников, как это уже делалось в «кремлевском деле», а возможно, и в деле об убийстве Кирова.