Профсоюзы постоянно отставали от развития событий. ФНПР потеряла почти год, не решаясь заявить об оппозиции правительству. Московская федерация профсоюзов сразу же заняла нишу конструктивной оппозиции, а общероссийский профцентр пытался проводить линию критической поддержки реформ — в то самое время, когда Гайдар и его команда занимались реализацией программы Международного валютного фонда, направленной, помимо всего прочего, на разгром профсоюзов. На собственном опыте профсоюзные деятели России обнаружили цену ошибки. В 1993 г. ФНПР повторяла путь, пройденный московскими профсоюзами за год до того. Зато в Москве руководство профсоюзов к тому времени уже стало куда менее радикальным. Критики обвиняли руководство МФП в коррупции. Ее лидеры оказались заложниками собственного успеха: выступлениями 1991 и 1992 гг. они добились от руководства столицы серьезных уступок и теперь должны были заботиться о сохранении достигнутого, предпочитая «не раскачивать лодку».

Левым активистам и политикам, которые по инициативе лидера МФП Михаила Шмакова стали появляться в профсоюзных структурах, пришлось испытать на себе прессинг «аппарата». Подобную школу неплохо было бы пройти и многим западным интеллектуалам. Это было тяжелое испытание, требовавшее крепких нервов. Люди оказывались погребены в кабинетах, завалены горами бумаг. Для подготовки решения в ФНПР требовалось собрать 8—10 подписей, а чтобы приступить к исполнению уже принятых решений, требовались новые подписи, иногда больше дюжины. Бегать из кабинета в кабинет, собирая подписи у людей, совершенно не заинтересованных в решении вопроса, называлось на аппаратном языке «приделать бумаге ноги». Число совещаний вообще не поддавалось учету.

Впрочем, бюрократия до поры ограничивала коррупцию. Потратить даже небольшую сумму денег без множества согласований было почти невозможно. Это не значит, будто в профдвижении коррупции не было, но на общем фоне структуры ФНПР, безусловно, выглядели «чистыми».

ПОРАЖЕНИЕ ПРОФСОЮЗОВ

Летом 1993 г. ФНПР смогла добиться первого заметного успеха: была создана Российская ассамблея социального партнерства (РАСП). В РАСП объединились ФНПР, Российский союз промышленников и предпринимателей (РСПП) во главе с А. Вольским (лидером «Гражданского союза»). Российский конгресс деловых кругов и другие менее крупные организации. На практике под названием «предприниматели» в этих объединениях выступали в основном «красные директора» — управленческие кадры бывших государственных предприятий. Они согласовали с ФНПР совместную позицию по борьбе за сохранение производства. ФНПР получила мощных союзников в Трехсторонней комиссии, где «официальные» профсоюзы смогли теперь противостоять блоку правительства с «альтернативными» профсоюзами и частью работодателей. Таким образом правительство лишилось инструмента «цивилизованного» давления. Одновременно руководство ФНПР в своем противостоянии с правительством все более сближалось с руководством Верховного Совета и органами представительной власти на местах, в которых традиционные профсоюзы видели естественных союзников.

Вторым успехом ФНПР стали массовые акции летом 1993 г. Правительство само спровоцировало конфликт с профсоюзами, сорвав, как и в 1992 г., выполнение Генерального тарифного соглашения с ФНПР. В ответ ФНПР смогла поднять на активные действия только в первые десять дней 1,5 млн человек. Во многих случаях стачки были поддержаны руководством предприятий, а местная администрация в Приморском крае использовала социальный конфликт, чтобы выдвинуть собственные требования к центру.

Полной неожиданностью для правительства стало то, что традиционные профсоюзы сумели реально мобилизовать миллионы своих членов. Нарушая Генеральное соглашение, власти не ожидали натолкнуться на серьезное сопротивление. Настроения на местах были гораздо более радикальны, чем в центральном аппарате ФНПР. Там, где стихийно складывалась предзабастовочная ситуация, структуры ФНПР видели свою задачу в том, чтобы обеспечить законный характер выступлений, собрать, обобщить и передать наверх требования, провести по этим требованиям переговоры с правительством. Напротив, сроки и масштабы коллективных действий зависели, как правило, от состояния дел на местах, хотя ФНПР всегда подчеркивала свою координирующую роль. Однако к сентябрю центральный аппарат стал утрачивать контроль над акциями протеста, а к концу сентября они фактически сошли на нет. Политический кризис осенью и сентябрьско-октябрьский государственный переворот положили конец профсоюзным выступлениям.

В октябрьских событиях 1993 г. ФНПР потерпела серьезное поражение. Коллективные действия в августе разворачивались в основном стихийно, а в сентябре так же стихийно начали затихать. События подтвердили самые худшие ожидания. В августе я писал о двух сценариях — оптимистическом (профсоюзы овладевают ситуацией и становятся важнейшей общественной силой) и пессимистическом (профсоюзы теряют контроль над событиями, оказываются не способны эффективно действовать, и это приводит к тяжелым последствиям как для самих профсоюзов, так и для демократии в России). Все развивалось точно по пессимистическому сценарию. Коллективные действия фактически прекратились на фоне московских политических конфликтов. Клочков оказался перед выбором: если профсоюзы не пригрозят забастовками в защиту конституции, с их заявлениями никто не будет считаться. Если призовут к забастовкам, то не смогут их успешно организовать. В результате была принята двусмысленная формула «вплоть до забастовок», которая никого ни к чему не обязывала и никого не напугала. Власти, увидев бессилие ФНПР, предприняли очередной натиск, пригрозили роспуском ФНПР. На самом деле полная ликвидация ФНПР была правительству не нужна, ведь множество текущих проблем власти без помощи профсоюзного аппарата просто не могли решить. Но запугать профсоюзных лидеров удалось. После расстрела Белого дома среди руководства ФНПР началась настоящая паника. Правительство конфисковало у профсоюзов фонд социального страхования, в некоторых регионах власти попытались захватить профсоюзную собственность.

После избрания лидером ФНПР Михаил Шмаков открыто дал понять, что настало время налаживать отношения с властью. Страх потерять собственность парализовал многих лидеров. Надо было выбирать: что главное — борьба или управление собственностью? Выбор был сделан в пользу собственности.

Московский опыт «социального партнерства» толкал лидеров ФНПР на повторение тех же шагов в масштабах России. Однако это было невозможно, поскольку правительство России не имело в середине 1990-х гг. ресурсов, подобных тем, которые московские власти могли бросить на решение социальных проблем в столице.

Когда зимой 1994 г. Гайдар ушел с поста вице-премьера, в профсоюзах появилась надежда, что теперь все проблемы удастся решить. Весна 1994 г. была объявлена президентской командой временем национального примирения. Между тем социальные конфликты лишь обострялись. Новая волна коллективных действий поднялась из-за задержек с выплатой зарплаты. С февраля 1994 г. число трудовых конфликтов России ежемесячно увеличивалось в среднем на 18%. Шахтеры, рабочие атомных электростанций пикетировали здание правительства. На Дальнем Востоке прошла всеобщая стачка водителей — впервые в истории России. В Надыме (Восточная Сибирь) в ходе всеобщей стачки забастовщики взяли власть в свои руки. Шахтеры выдвинули политические требования, всекузбасская конференция трудовых коллективов выразила недоверие Ельцину и начала сбор подписей в поддержку досрочных президентских выборов. Поскольку центральный аппарат ФНПР демонстративно ничего «не замечал», решающая роль в этих событиях принадлежала отраслевым профсоюзам, часто согласовывавшим свои действия с руководством предприятий. Между тем директорский корпус был вовсе не заинтересован в развертывании движения протеста. Он лишь использовал выступления трудящихся в качестве своеобразного инструмента лоббирования.