– По всему гало рушится привычный порядок жизни, – прошептал ван Зант.

«Разве это не удача?» – хотел сказать он.

Подруга была иного мнения.

– Я помню все жестокости, которые ты наблюдаешь, – ответила она.

И добавила:

– Я много чего пострашней натворила.

И наконец:

– Правильно ли быть о себе такого высокого мнения?

Импасс не понял ее и обиделся.

– Эй, я же старался тебя не задевать! Ты сама говорила, что не помнишь!

Но она уже удалялась, белым узким пятном рассекая абсолютную арку вакуума.

– Мы что, впервые повздорили? – позвал ее Импасс.

Ответ он получил, но не разобрал – такой тихий, будто она выскальзывала не просто из локального пространства.

Обнаружив труп, ассистентка провела в «Глубокой нарезке» еще час, не понимая, что делать дальше. Пару раз она вставала и отходила от Джорджа выглянуть между полосок жалюзи на улицу. В итоге вызвала тощего копа Эпштейна. Она не хотела слишком откровенничать с ним, но попросила подсобить. Эпштейн сказал, что попробует, но, как он слышал, ассистентка уже не в фаворе. Вскоре прибыли копы – разогнать утренних зевак-пьянчужек и потушить горящий «кадиллак». Потом отбуксировали скелет машины прочь.

– Хорошая была тачка, – отсутствующим тоном заметила она.

С четвертого этажа управления Полиции Зоны на перекрестке Юнимент и По ей прислали новую машину, взятую из гаража. Она затащила Джорджа на переднее сиденье и отвезла через весь город к себе домой, в комнату близ глоубтаунского ракетного порта.

– А эту и машиной-то стыдно называть, дорогой, – сказала она ему, проезжая мимо Церкви на Скале. – Посмотри на церковь, Джордж.

На каждом повороте тело Джорджа кренилось из стороны в сторону. В конце концов она стала рулить одной рукой, а его придерживать свободной. Ей ничего не стоило удерживать труп, просто нужно было чем-то заняться.

– Джордж, тебя слишком легко удержать, – рассмеялась она. – Тебе надо лучше питаться, правда. И слезай уже с наркоты.

Она пронесла его по двум пролетам и уложила на свою кровать. Раздела, вытерла влажным полотенцем, уделив особое внимание ране в подмышечной впадине, и накрыла одеялом.

– Вот, – сказала она. – Видишь?

Обмякший Джордж лежал и смотрел в потолок.

Вниз по улице кто-то заиграл «Ya skaju tebe» в миноре, слишком затягивая паузы. Сентиментальная музыка, уместная для военного времени – поры расставаний. Звездные лайнеры переделывали в военные транспортники, и они теперь взлетали и садились в порту, так что по стенам комнаты ассистентки постоянно катилось разноцветное колесо, оставляя по себе небольшие активные рубиново-красные флуоресцентные пятнышки вроде умных татуировок. Лицо Джорджа из-за этого последовательно сменило три выражения, и на миг показалось, будто он пытается что-то сказать, хотя и мертв.

Так они убивали время до темноты. Джордж, казалось, все время пытался заговорить. Ассистентка сидела на краю кровати, ожидая, что он скажет. Потом сквозь стену прошел Р. И. Гейнс: камуфляжные штаны подвернуты до половины загорелых щиколоток, и так же до локтей закатаны рукава непременного легкого дождевика. Он нес холщовую сумку с кожаными застежками цвета его загара, из которой выглядывали приклад и магазин пистолета Чемберса. Он был бос. Он явно устал.

– А, привет, – сказал он ассистентке, словно не ожидал ее здесь увидеть.

Они посмотрели друг на друга.

– Костяное радио, – проговорил Гейнс.

Они несколько минут искали коробочку среди вещей ассистентки. Когда нашли, оказалось, что радио не работает. Гейнс опустился на колени и стал колотить коробкой о пол, пока стекло не разбилось и не вывалилась нижняя челюсть детского черепа. Вылетело также несколько белых мошек.

– Так сойдет, – сказал он.

Воспоследовали переговоры, которые Гейнс завершил репликой:

– Ты же знаешь, что тут все почти как в реальном мире. Может, тебе бы тоже стоило об этом подумать?

Он швырнул радио в угол.

– Топ-менеджеры, что с них взять, – пояснил он ассистентке.

После этого он заметил беднягу Джорджа, лежавшего мертвым под одеялами на кровати.

– А это кто?

– Я его убила, – ответила она. – Но не знаю как.

– Все мы ошибаемся.

Гейнс осмотрел труп:

– Ты пыталась с ним заняться сексом?

– Это в городе случилось.

Гейнс, заподозрив что-то посерьезнее обычного глюка, взял ее за руку и отвел к окну, где света было достаточно, чтобы считать поток данных с предплечья. Достаточно, но в этом свете черные готические символы и красные китайские иероглифы выцветали до светло-серых и оранжевых, а ее кожа обрела оттенок старой слоновой кости. Он понюхал ее ладонь и отпустил.

– У тебя проблемы с Kv12.2, – заключил он. – Эпилепсия.

Она уставилась на собственную руку, потом посмотрела Гейнсу в лицо (ему показалось, что она пытается оценить эмоциональный аспект разговора вместо диагностического) и, подумав, спросила:

– Может, сядешь на кровать? Поговорить надо.

– А ты и вправду чей-то проект, – сказал Гейнс.

Кто из них был большей загадкой для другого? Они сели на кровать, разделенные телом портняжки Джорджа, и уставились в стену. Гейнс так вымотался на Панамаксе IV, что его внезапно посетило, вытеснив остальные воспоминания, видение их с Эмилем Бонавентурой совместной вылазки в Лабиринт Перлант, в ходе которой они долго тащили по коридорам труп безвестного entradista, чей визор был изнутри покрыт спекшимся дюймовым слоем ошметков легких. Просидев так пару минут, он обнял ее за плечи.

– Я собираюсь тебя попросить об одной услуге, – сказал он, – если ты не против.

Они погребли Ирэн в космосе, чтобы та могла вечно дрейфовать среди трэшовых диковин Пляжа, которые так любила.

Без нее было как без руля и ветрил. Жизнь едва теплилась. Связь глючила. В новостях одни утки. Сверхсветовые каналы только и судачили что о войне, и каждый световой сдвиг напоминал Лив с Антуаном о более счастливых деньках. Летать они не могли. Лив спустилась к Антуану и заявила:

– У меня рот разорван, но с мозгами еще хуже.

Антуан пожал плечами: он ничем не мог ей помочь. Они занялись сексом, ища успокоения, но только себе хуже сделали. «Нова Свинг» парила в пустоте. Когда же сами по себе включились динаточники и взяли обратный курс на Саудади, где все обрело начало, Лив с Антуаном испытали некоторое облегчение, что теперь их судьбу решат за них.

На грузовую палубу они по-прежнему не совались. Все время спали, изживая вину за Ирэн. Но когда корабль лег на обратный курс, активность подсознания лишь возросла. Антуану снилось, что он опять разжирел, оброс какой-то чешуей, точно армадилл, и весит с полбарреля. Снилось, что он умер. Лив преследовали призраки. Иногда ей чудилось, что в тускло освещенных коридорах и лестничных шахтах корабля летает предмет вроде разорванного плаща (хотя в этом сне, как она готова была сухо признать, значение плащ принимал чисто онтологическое, высокопарное: то была сама Лив, которая чувствовала себя одержимой наваждением), а в другое время, будто взыскуя ясности и легкости, сны возвращали ее к дням былой славы, в отель «Венеция» на Франс-Шанс.