В действительности Монсонский договор вызвал недовольство у трех иностранных держав помимо Испании: Савойи, Светлейшей Венецианской республики и в особенности Ватикана. Папа Урбан VIII не одобрил разрушение фортов в Вальтелине, означавшее поражение для короля, истинного католика. К тому же все было сделано по приказу простого кардинала. Тотчас же небольшая группа противников брака Гастона, получившая название «Партия неприятия брака», присоединила к себе возмущенных ультрамонтанов: Ришелье посмел выступить против Папы! Мир с протестантами, в то время как католики подвергаются унижениям! В течение каких-то нескольких дней Ришелье сделался мишенью для всех принцев королевского дома, начиная с Конде, который в случае смерти государя и наличия каких-либо помех для вступления на престол его брата Гастона мог претендовать на корону. Но в особенности негодовали все Вандомы, сводные братья короля, сыновья Генриха IV и Габриэлы д’Эстре, не ставшей королевой лишь потому, что прямо накануне свадьбы с Беарнцем ее отравили.

Любопытный персонаж этот Сезар де Вандом! Красивый, как и все дети Габриэлы, он был в высшей степени высокомерным и неприятным. Он и дофин Людовик ненавидели друг друга с самого детства, когда они еще жили под одной крышей, ибо такова была воля Генриха, желавшего, чтобы все его отпрыски, законные и побочные, воспитывались вместе. Однако одному из мальчишек предстояло надеть корону, и это был не Сезар, хоть он и был старшим по возрасту, а его мать была без пяти минут королевой. Этого он так и не смог пережить. Тщеславный до безумия, любящий роскошь, он сочетал в себе храбрость, которую унаследовали и его сыновья, с особыми наклонностями, состоявшими в том, что он предпочитал юношей своей жене. Последняя, Франсуаза Лотарингская, была дамой, слишком знатной и слишком обращенной к Господу, чтобы как-то показать, что ей известно о пристрастиях мужа. К тому же она его любила. Посему она посвящала обездоленным все время, оставшееся от воспитания собственных детей. Она не гнушалась общением с обездоленными и даже навещала девиц в публичных домах. Другой Вандом, Александр, великий приор Франции от Мальтийского ордена, был слегка смягченной копией брата, с той лишь разницей, что он предпочитал женщин, что не мешало ему при любых обстоятельствах во всем следовать за Сезаром.

К ним присоединились и другие, отчего заговор приобретал нешуточный размах: граф де Суассон сам зарился на роскошное приданое мадемуазель де Монпансье, герцог де Лонгвиль, правитель Нормандии, был готов в случае необходимости привести на подмогу восемьсот всадников. Некоторые предлагали деньги, другие людей. Сезар де Вандом, правитель Бретани, вечно неудовлетворенный и пребывающий в поисках богатств, хотя он и владел множеством замков, в том числе Ане и Шенонсо, предлагал предать огню западную часть королевства. Именно ему в первую очередь было выгодно посадить на трон Гастона.

К заговорщикам, однако, не примкнули Шомберги, Бельгарды, Гизы и особенно Клод де Шеврез, державшийся на отдалении от своей жены и потому ничего не знавший о ее деятельности, в то время как она была душой заговора и творила все, что хотела, в их парижском особняке, которому Клод предпочел апартаменты в Лувре. Никогда еще она не чувствовала себя такой счастливой, такой могущественной. «Партия неприятия» постепенно перерастала в опасный заговор, целью которого было посадить на трон Гастона, вне зависимости от того, будет жив его брат или нет. Сам принц был согласен и выступал в качества предводителя, разумеется, с подачи д'Орнано, которого мадам де Шеврез постоянно подстрекала с извращенным удовольствием, зная, что он желает ее, но ничего не предпримет для того, чтобы добиться ее любви. Такой поклонник казался скорее забавным, и Мария нередко веселилась по этому поводу в узком кружке, который она собрала вокруг королевы.

Та, в свою очередь, целиком поддерживала заговор, без сомнения, потому, что не могла даже представить себе, как далеко он способен зайти. Для нее единственной целью заговора являлось уничтожение кардинала, отъявленного врага Испании и Папы, этакого пособника сатаны. То, что ее собственный супруг одобрял его действия, вызывало у нее отвращение. Постепенно, под влиянием Марии, сообщавшей ей новости о Бекингэме, Анна начала вновь думать о нем, и его неловкость со временем перестала ей казаться грубой, оставив в памяти лишь его страсть. И перед сном, кладя у изголовья «Амадиса Галльского», свою любимую книгу, Анна Австрийская с удовольствием наделяла героя чертами прекрасного англичанина.

Усиленная такой поддержкой, получая исподтишка помощь от испанцев, англичан и герцога Савойского, «Партия неприятия» осмелилась открыто потребовать отстранения кардинала Ришелье как первопричины всего зла и человека, ведущего Францию к пропасти. Одновременно д'Орнано и заговорщики отшлифовывали свой план.

Зная, что король не согласится добровольно отправить в отставку своего министра, в ходе совещания в доме Вандома было принято решение воспользоваться ближайшим отсутствием Людовика XIII, который по обыкновению должен был весной отправиться в Фонтенбло, и поднять парижан, захватить Бастилию и Винсенский дворец, дабы обеспечить себе эффективное средство давления. Если, как можно было предвидеть, король поспешит в Париж с войсками, принца — драгоценного будущего владельца трона — отправят в Дьеп или Гавр, в укрытие, предложенное герцогом де Лонгвилем, его приверженцем. Великий приор и д'Орнано брали на себя организацию восстания в Париже, а Сезар собирался вернуться к себе в Бретань, готовый противостоять королю.

Его супруга, пребывавшая в полнейшем неведении, и трое его детей находились в безопасности в замке Ане, Сезар предпочел не брать их с собой, чтобы не привлекать внимание Гизов, родственников герцогини, не участвовавших в заговоре.

— Не важно, каким образом, — заключил Сезар, — мы должны посмотреть правде в лицо. Ибо мы в силах, я убежден в этом, изгнать Ришелье, и это то, чего мы открыто добиваемся, но на самом деле в глубине души все мы желаем низложить короля. Таким образом мы избавимся от обоих!

— Не всякую правду следует раскрывать, брат! — перебил его Александр, великий приор. — Мы ненавидим его, потому что он слишком часто забывает о том, что мы одной крови и несправедливо обращается с нами, но, возможно, не все здесь согласны с этим?

— Полноте! Лично я думаю, что корона будет очень даже к лицу принцу. И я готов бросить вызов всякому, кто станет утверждать обратное. Что до Людовика, то я сам займусь им. Слава богу, в моей Бретани есть крепости, где он сможет на досуге лечить свои бесконечные болячки. На мой манер!

— Сезар прав, — согласился граф де Суассон. — Однако торопиться не стоит. Сперва избавимся от кардинала, а там посмотрим. Когда король лишится своего злого гения, нам не составит труда подчинить себе его сознание. Достаточно будет лишь подыскать ему нового фаворита, поскольку он и без того уже подумывает выгнать этого осла Баррада, вообразившего, что ему все дозволено.

— Посмотрим, — сказал д'Орнано. — Пока же принц по моему указанию намерен вновь потребовать своего включения в Совет, а также более пятисот тысяч ливров удельной ренты. Со своей стороны, мадам де Шеврез завтра же объявит у королевы, что «Партия неприятия» собирается требовать моего личного участия в Совете. Так дела сдвинулись бы с мертвой точки, да и мы бы контролировали все решения правительства!