— Достойная цель. — Старушка едва заметно усмехнулась, взяла книжку, раскрыла её и положила на стол. — Если я проживу достаточно долго, я попробую тебе помочь.

— Мне не надо попробовать. Мне надо сделать!

— Ты не понимаешь… — Она вздохнула, с тоской глянув на собеседника. — Чтобы достичь славы, мало просто этого хотеть, надо обладать некоторыми достоинствами, надо быть кем-то.

— Я есть не кем-то.

— Я могу попробовать устроить славу, но только ту, которую ты заслужил. Согласен?

— Gut, я есть готов! — немедленно согласился Свен, даже не пытаясь объяснить себе, с чего это он вдруг вот так запросто поверил старухе. — Я всегда, фру.

— Тогда попробуем твой бальзам — и к делу. — Она легко сковырнула восковую нашлёпку на горлышке флакона и плеснула по капле снадобья в кофе себе и Свену. — Тебе тоже понадобится долгая жизнь.

Свен почувствовал, как его спина покрывается холодным потом, а мелкая дрожь предательски овладевает кончиками пальцев. Кто знает, чего в самом деле налил в этот флакон проклятый колдун… Если это даже не яд, то уж точно — и не бальзам, продлевающий жизнь. Но если отказаться выпить это, то сразу же откроется обман, и тогда лучше не думать о том, чем дело кончится. Самое большее, на что у него хватило воображения, — представить себя на вертеле над раскалёнными углями. Старушка, пока жива, может всё, и лучше с ней не ссориться.

Свен поднёс чашку к губам, сделал осторожный глоток, а потом, чтобы не мучиться, влил в себя остальное. Как ни странно, ничего не произошло, только старушка теперь смотрела на него с неподдельным любопытством и некоторой растерянностью, не торопясь отхлебнуть из своей чашки. Потянулись медленные секунды, даже ветер, казалось, совсем обленился, едва заметно колыхая цветы, обступившие посыпанную мелким гравием дорожку от калитки к хижине. Какое-то время Свен пытался побороть внезапно возникшее желание погрузиться в этот океан цветов, который теперь занимал всё пространство от горизонта до горизонта. Исчезла хижина, исчезла двугорбая вершина, исчезло прошлое и будущее — лишь Мария, загадочно улыбаясь, продолжала сидеть в своём кресле, и ему вдруг захотелось во всём признаться, покаяться перед этой славной, доброй и отзывчивой старушкой, сделать для неё что-нибудь хорошее. Оставалось лишь сожалеть о том, что ей ничего не надо, кроме невозможного. Он вдруг почувствовал, что его тело, ставшее совершенно невесомым, поднимается над океаном цветов. Ощущение немыслимой свободы и безграничной радости заполнило всё его существо. Под ногами была сморщенная ладонь Марии, и складки кожи казались глубокими канавами, а потом он скатился в пропасть между средним и указательным пальцами. «Marusja», — прочёл Свен огромную, серым по жёлтому, надпись, которая сначала смирно лежала в горизонтали, а потом начала вздыматься, как волна, накрывая его с головой…

3 октября, 10 ч. 45 мин., о. Сето-Мегеро.

Глядя сквозь стёкла оптического прицела, Харитон вдруг обнаружил, что его сообщник куда-то исчез. Ещё мгновение назад он сидел в кресле, и вот его не стало.

Как и ожидалось, Свен первым выпил эликсир, который делал людей доверчивыми и сговорчивыми. Харитон не раз пользовался им, добавляя в вино деловым партнёрам, поставщикам краденого антиквариата и просто девицам, с которыми проводил свободное от прочих занятий время. Но ничего магического в этом снадобье не было — обыкновенный йокский рецепт, напиток, в котором мочили губы жители становища во время камлания, чтобы им легче было отдавать свои душевные силы шаману, отходящему в мир духов. Помнится, старик Акай-Итур продавал это снадобье флаконами из-под одеколона по полтораста гривен. И было не очень-то понятно, почему Свена вдруг не стало, почему он не дождался приготовленной для него пули в висок… Замысел был прост и беспроигрышен: если старуха выпила «бальзамчик», можно было убрать Свена, а потом убедить её в чём угодно, хотя бы в том, что ей пора исчезнуть, а если флакон остался нетронутым, то пристрелить Самборга стоило затем, чтобы предстать перед Марией ее защитником и спасителем — верная возможность стать претендентом на наследство. Старуха всё равно когда-нибудь сдохнет! Но даже если выстрел запоздал, то вполне можно сделать вид, что была попытка прийти на помощь. Знать бы ещё, куда Свен подевался…

Когда Харитон подходил к аккуратно постриженной живой изгороди, он уже и сам поверил в заранее придуманную историю, иначе нельзя — Мария ценит в людях искренность, да и Тлаа от неё уже всякого такого успел нахвататься.

На полуоткрытой калитке сидел петух и угрожающе кудахтал, давая понять визитёру, что он не вовремя и в случае чего запросто получит клювом по темечку. С петухом Марии лучше было не ссориться — всякий, кто попытался бы проигнорировать мнение пернатого сторожа, мог неожиданно для себя очнуться где-нибудь на южной оконечности острова и утратить всякий шанс когда-либо получить аудиенцию при дворе нынешней повелительницы Тлаа, как, например, братья Клити, которым однажды по старой привычке вздумалось вломиться сюда с целью грабежа и вымогательства.

Харитон, демонстрируя неподкупному стражу абсолютное смирение, присел на специально предусмотренную для таких случаев лавочку и начал ждать, пока старушенция освободится.

ПАПКА № 3

Документ 1

«Маруся чистила пулемёт. Это было её любимое дело, если не надо было стрелять. Стрелять она тоже любила.

— Дыру протрёшь, — сказал ей Бой Гробер. Он не любил, когда Маруся чистит пулемёт, он всё время хотел от неё внимания и женской ласки.

Но Маруся на него и не взглянула — она сама знала, когда хватит.

— Давай выпьем, — сказал Бой Гробер и достал пол-литра бренди.

— Давай, — сказала Маруся, но чистить не перестала.

Бой выпил из горла ровно половину, а остальное протянул Марусе.

— Заливай, — сказала Маруся и открыла рот.

Но в это время где-то начали стрелять.

— Кажется, у нас проблемы, — сказала Маруся и отняла у Гробера бутылку.

— Это у них проблемы, — ответил Бой Гробер, доставая из-под лавки мешок с гранатами.

Мария выпила, закусила салом и передёрнула затвор. Пока они закусывали, негры успели всех перестрелять, кто был снаружи. Марусе сразу же пришлось открыть беглый огонь. Она стояла на пороге блиндажа и даже не думала кланяться пулям. После бренди ей всё было нипочём. Двоих негров с автоматами она срезала длинной очередью, а потом стала стрелять короткими во всё, что шевелится.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — сказал Бой Гробер и на всякий случай кинул две гранаты в кусты. Оттуда начали вопить, но скоро перестали.

Вскоре вокруг были одни трупы.

— Из наших живые остались? — спросила Маруся.

— А хрен его знает, — ответил Гробер и взвалил на плечо связанного главаря партизан Чомбо-Чака, за которого давали полмиллиона синеньких.

— Ну и ладно — ни с кем делиться не надо, — сказала Маруся и погладила свой пулемёт».