– С тобой все хорошо? – поинтересовалась я, пытаясь понять, опечален он или заболел.

Возможно, и то и другое. Я всмотрелась в него, по-настоящему всмотрелась, и увидела у него под глазами темные круги. Изможденность, тронувшую его прекрасные черты. Не только я не высыпаюсь.

– Что с тобой?

Он бросил нож с вилкой и сложил руки, как в молитве. Просил помощи у Отца Небесного?

– Я терпеть не могу, когда ты расстроена, Уодсворт. Из-за этого… – Он сморщил нос. – Из-за этого мне тоже плохо. Это отвратительно.

Я подняла брови. Есть что-то еще. В его глазах не блестело обычное воодушевление, как всегда, когда он меня поддразнивал.

– Я не люблю, когда не контролирую ситуацию, – сказала я, надеясь, что мое признание собственных страхов побудит его сделать то же самое. Я отпила вина, больше не замечая его терпкости. – Главный инспектор считает, что мы преувеличиваем либо стремимся попасть в газетные заголовки. Что мы не смогли помочь Ною в его расследовании. Затем…

На нашей личной драме я запнулась, не в силах думать или говорить о сорвавшейся свадьбе больше, чем уже сказала.

– …признание Натаниэля и его дневники. Которые только усиливают мое замешательство и беспомощность, ощущение, что все выходит из-под контроля.

Я сделала резкий вдох. Мою тревогу усиливало кое-что еще. То, чем я не хотела делиться с Томасом или признаваться самой себе. Я уставилась на изящное кружево скатерти. Оно было так красиво, что мне захотелось изрезать его ножом.

– Затем есть мои ночные кошмары, – прошептала я, избегая его взгляда. – Мне снится человек с изогнутыми рогами. Всегда только силуэт. Он молчит. Не двигается. Стоит в тени, словно… поджидает меня.

У меня по спине пробежал холод. Наконец я справилась с нервами и посмотрела на Томаса. Его лицо было воплощением тревоги – еще больше, чем несколько мгновений назад. Он кивком попросил меня продолжать.

– Он является ко мне каждую ночь, прокрадывается в самые личные переживания. Я… Я знаю, что это всего лишь сон, но трудно не думать…

Я закрыла рот, уже не зная, хочу ли быть такой уязвимой. Конечно, Томас не сочтет меня сумасшедшей, но я не желала усиливать его растущую тревогу полным признанием. Я беспокоилась, что дьявол в моих снах не преследует меня, а ждет, что я приду к нему по своей воле. Стану его возлюбленной тьмы. Исходящий от него безмолвный приказ был простым: «Сдайся». В глубине души я боялась, что ступила на этот фатальный путь в тот момент, когда решила следовать своим желаниям.

Может, Томас и наследник Дракулы, но крови жажду именно я. Это я, погружая лезвия в мертвую плоть, наслаждаюсь сильнее, чем имею на это право. Временами, позволяя себе вникнуть в свои тайные страхи, я боялась, что во мне есть что-то извращенное. Может, наше венчание сорвалось как раз потому, что моим настоящим спутником был Сатана и мне предназначено творить злодейства.

Томас быстро обошел стол и, усевшись рядом со мной, заключил в объятия. Он укачивал меня, прижав к своему бьющемуся сердцу, словно мог силой воли удержать моих демонов в узде.

– Когда начались кошмары?

Я не решалась ответить. Не потому, что не помнила, а потому, что не была уверена, что смогу признаться: они начались в нашу первую ночь. Как раз перед неудавшейся свадьбой. Я не хотела, чтобы он принимал эти сведения близко к сердцу, посчитав, что мое подсознание осуждает наши плотские желания. Я боялась, что он отныне будет держаться подальше от моей спальни, виня во всем себя. И хотя мне не следовало пускать его в свою постель, поскольку он обещан другой, я еще не могла с ним попрощаться.

– Пару недель назад.

Он втянул воздух. Я практически слышала, как у него в голове крутятся шестеренки, перемалывая информацию.

– Как я могу их прогнать? – спросил он, дыша мне в волосы. – Одри Роуз, как мне тебе помочь?

Первым порывом было притвориться, что я справлюсь сама, но разум бурлил от отрицательных эмоций. Без передышки я не вынесу этой постоянной бомбардировки. Я обхватила Томаса руками, не обращая внимания на неудобную позу под наклоном на жестких стульях.

– Расскажи что-нибудь, что я о тебе не знаю.

Припомнив его слова в одном из наших прежних приключений, когда, на его взгляд, все оказалось чуточку слишком серьезно, я добавила:

– И пусть это будет скандально.

Он усмехнулся мне в шею и запечатлел на ней целомудренный поцелуй. Несомненно, вспомнил, когда мне это говорил. Мы тогда прятались за папоротниками в доме его семьи в Бухаресте. Он успокаивающе и нежно погладил меня по спине.

– До встречи с тобой я был убежден, что любовь – это одновременно слабость и риск. Только глупец может утонуть в чьих-то глазах, посвящать им сонеты и мечтать о цветочном аромате ее волос. – Он замолчал, но всего лишь на мгновение. – В вечер нашего знакомства у меня была стычка с отцом. Он обозлился на меня за то, что я отказался от очередной перспективной партии.

Он теперь говорил с горечью, и я вспомнила, что он упоминал спор по поводу мисс Уайтхолл. Томас инстинктивно обнял меня крепче.

– Отец называл меня монстром, – признался он. – И ведь я поверил в то, что не совсем человек, что не способен испытывать те же чувства, что и другие люди. Я принял его характеристику, которая заставила меня затаить еще большее предубеждение против любви. Зачем тосковать о том, чего мне никогда не испытать? Поскольку я не буду верить в любовь, то смогу избежать сокрушительного разочарования, неизбежного в том случае, если бы я влюбился. Конечно же, никто не захочет монстра, больше помешанного на мертвых, чем на живых.

Я хотела повернуться на стуле, чтобы увидеть его лицо, но поняла, что признание дается ему легче от того, что я на него не смотрю. Я сидела очень тихо, стараясь не разрушить этот момент.

– Ты не монстр, Томас. Ты один из самых необыкновенных людей, кого я знаю. Если уж на то пошло, ты слишком много заботишься об окружающих. Даже о незнакомых.

Он прерывисто вздохнул и немного подождал, прежде чем ответить.

– Спасибо, любимая. Одно дело, когда кто-то говорит тебе, что ты хороший, но когда ты не веришь в себя… – Он пожал плечами. – Я долго считал себя монстром. Я слышал, как шепчутся в Лондоне. Как люди смеются над моим поведением и наговаривают на меня, что я и есть Джек-потрошитель. Временами я думал: что, если они правы, вдруг я однажды проснусь и обнаружу, что у меня руки в крови и я не помню, как она туда попала.

Я мертвой хваткой вцепилась в лацканы его сюртука. Я тоже помнила эти слухи и даже сама однажды столкнулась с той неприязнью на послеполуденном чаепитии, которое устроила, казалось, сто лет назад, хотя прошло всего несколько месяцев. Я тогда только что познакомилась с Томасом и чаще всего с трудом его выносила – и тем не менее, к неудовольствию тетушки, я его защищала вместо того, чтобы сидеть и молча соглашаться.